Тот очнулся от мрачного созерцания окон в первом этаже: они были заколочены необструганными досками.
— Понятия не имею.
— «Шамбор напоминает женщину с развевающимися по ветру волосами», — процитировал доктор без запинки, ибо только что просмотрел путеводитель.
— Вздор! — отрезал господин Шмиц. — Посмотрели бы лучше, в каком состоянии замок.
Доктор с тревогой отметил, что в голосе шефа проскользнула едва ли не личная неприязнь к нему, Хонигу.
— Над этой штуковиной двенадцать лет гнули горб две тысячи рабочих, — прибавил господин Шмиц. — Шамбор нелегко достался Франции. Вам известно, что этот король… как там его?
— Франциск Первый.
— Так вот, этот субъект организовал при своем дворе финансовый совет, обиравший страну, чтобы выстроить замок.
Доктор, разумеется, этого не знал, и господин Шмиц продолжал рокотать:
— Для меня, кстати говоря, это важнее, чем трепотня каких-то писателей и искусствоведов. Подумаешь, маньеризм! Заботились бы лучше, чтобы эта штуковина не приходила в упадок!
Опоясанный багряно пламенеющим парком, светящийся в вечернем полумраке на подстриженных лужайках, Шеверни несколько примирил его с отношением французов к своему прошлому, которое в целом было непозволительно «обшмыгано». «Обшмыганный», размышлял доктор, в изнеможении откинувшись на подушки рядом с шофером, который вел машину в Бурже, в этом вульгаризме есть древний германский корень, означающий на всех скандинавских языках «старый». Почему его так волнует, что старое естественно становится «обшмыганным», продолжал злиться доктор, вглядываясь в скользящую за окнами машины тьму; его опять зазнобило, голова стала чугунной. Со вчерашнего вечера они «отработали» два собора и одиннадцать замков; доктор нервно посмеивался втихомолку: он, приверженец приятно-снобистского стиля в путешествиях, никогда не подумал бы, что может так влипнуть.
В отеле Бурже он, извинившись перед Шмицем, тотчас отправился к себе. И хотя он принял две таблетки аспирина, уснуть не удавалось, температура держала его в состоянии оцепенелого полузабытья. В просторном номере, где лежал доктор, было темно, несмотря на раздвинутые шторы, так как улица ночного города не была освещена; лишь красный ромб фонаря на табачном киоске отбрасывал слабый отсвет на потолок. Часов около десяти раздался стук в дверь, это господин Шмиц пришел справиться о самочувствии своего попутчика.
— Хорошенько пропотейте, и к утру все как рукой снимет, — посоветовал он.
