— Только тот, где в открытом пространстве. Но со всех сторон: выход, повороты, когда держали, когда укладывали в капсулу.
— Все! Начинаем! — голос аналитика прозвучал твердо и резко. Но тут же осекся, будто на горло говорившему набросили удавку. Последнюю фразу аналитик не проговорил, а просипел: — Учтите, вам придется все пережить снова!
Пациент кивнул, не открывая глаз от серого пластикового потолка. Он лежал в откидном кресле под параболическим зеркалом приемника-мнемографа, но взгляд его блуждал выше, будто он уже присматривался к незнакомым звездным россыпям, запоминая их.
— Ничего, доктор, у меня крепкие нервы. Начинайте!
Через полчаса, когда пациент очнулся, аналитик протянул ему пачку твердых, но очень тонких карточек.
— Здесь только снимки неба, ничего такого… сами понимаете! — сказал он.
— Спасибо, доктор, — отозвался пациент, — мне и нужно только небо — небо, которое со всех сторон! А об остальном не беспокойтесь, я и так помню все до последнего штришка, попробовали бы вы на моем месте забыть это!
Аналитик подошел к окну. Поднял штору.
— Я не хотел бы оказаться на вашем месте, — еле слышно прошептал он.
Но никто ему не ответил, никто его не услышал. Пациента уже не было в Мнемоцентре.
Прошло еще минут двадцать пять, прежде чем аналитик надел на себя сферический шлем и подогнал свое кресло к экранам. Ему не пришлось ждать долго. Надпись мигнула и погасла, оставив в глазах зеленые пятнышки. Надпись была короткой:
СРОК ИСТЕК. ВНИМАНИЕ! ПРИГОТОВИТЬСЯ К ОПЕРАЦИИ!
Никакой подготовки к операции не требовалось, аналитик это знал прекрасно. И все же он прикрыл глаза, расслабился.
Консультант вошел в помещение совсем тихо, будто крадучись. За ним тенью следовал ассистент.
— Ну что? — спросил первый.
Аналитик ответил не сразу. Он повернул голову, долго смотрел на вошедших, будто не узнавая их. Потом вяло проговорил:
— Да ничего, ерунда. Такие вещи случаются, когда кто-то слишком много и напряженно работает, а потом вдруг на него обрушивается абсолютный покой.
Это все от перенапряжения.
— А память?
— Что, память?
— Личная память?
— Провалялся в анабиозе две сотни лет, вот и вся память!
— Но ведь что-то было?!
Аналитик отмахнулся.
— Это не нашего ума дело. Там в Центре разберутся!
Ассистент удивился, наморщив лоб.
— А он что, уже там?
— Ну, а где ж еще, по-твоему?!
Они все вместе вышли на воздух. Аналитик расправил затекшую спину, потер поясницу. Широко зевнул. Все вокруг было обыденным, приевшимся — и ряды деревьев, и сосновая хвоя под ногами, и проглядывающие сквозь листву деревянные домики, и тем более лица этих двоих, стоявших рядом. С утра вроде мелькнуло что-то новое, интересное своей неожиданностью, да так и пропало вместе с необычным, явно перенапрягшим свои мозги пациентом. И снова накатило неопределенное и малоприятное состояние, именуемое в просторечьи тоскою.
