– «Тайную историю Марии Бургундской», – я уже пролистала в свое время, улучив минуты, когда господин Сигезбек занят был каким-то ботаническим атласом. Но на этот раз он заметил, куда клонится мое внимание, и шутливо погрозил мне пальцем:
– Нет, нет, Ленхен, тетушка и моя милая жена отнюдь не похвалят меня, если я предоставлю сей фолиант в твое распоряжение. Однако я для тебя приготовил другой подарок. Полагаю, именно этой книге, которую я сейчас намереваюсь подарить тебе, суждено пережить века…
И вот я в полном восторге держу обеими руками «Историю Жиля Блаза из Сантильяны»[55]. Я вышла из кабинета с книгой в руках, напевая «Прекрасную Алину»[56]. В гостиной госпожа докторша прибирала оставленное мною кружево.
– Ах, Элена, Элена, – заговорила она с грустью и досадой, – как мало ты думаешь и заботишься о своей жизни!
Я хотела было взять свое вязанье, чувствуя себя несколько виновной, но госпожа докторша отослала меня движением руки и словами:
– Оставь как есть. Ступай, читай свою никчемную книгу, несомненно не предназначенную для девиц. Доктор делает себе забаву из твоего воспитания, а я тебе не мать…
– Простите, – тихо отозвалась я на эту речь. И приостановилась.
– Не знаю, простишь ли ты в будущем всех нас: меня, господина моего супруга и твою взбалмошную тетушку…
Я удивилась подобной оценке тетушки Адеркас – она никогда не казалась мне взбалмошной.
– Что-то произошло? – спросила я. – Что-то дурное?
Моя кротость явно смягчила госпожу Сигезбек.
– Нет, нет, я просто не в духе. Ноет левый висок. Это к дождю. Ступай к себе.
Я покорно удалилась и уселась за книгу в своей комнате. Спустя несколько минут горничная принесла мне мои кружева.
Изящество и остроумие приключений Жиля Блаза восхитили меня. Побольше бы таких книг, и тогда, возможно, большая часть жизненных неудобств казалась бы сущими мелочами… И если бы еще Андрей прочел эту книгу и мы бы могли говорить… И вдруг это и произойдет когда-нибудь…
* * *
Я читаю, гуляю в саду. Здоровье мое крепнет день ото дня. Из дворца не присылают за мной. Порой задумываюсь, что бы это значило? Герцогиня Мекленбургская жива. Тетушка не приезжает. Госпожа Сигезбек выглядит задумчивой.
Однако со вчерашнего дня я больше не думаю ни о дворце, ни о принцессе, ни о тетушке. Надо бы описать чувства, переживаемые мною, но я не могу. Я даже не представляю, как это возможно: в одно и то же время – и переживать чувства, и описывать их… Но вовсе не писать я не могу. Поэтому сама себе прощаю нынешнюю сухость своего письма.
