– Просвещение требует постепенности, – сказала принцесса.
Она будет прекрасно править этой страной. Единственные недостатки этой будущей императрицы – мягкость и прекраснодушие, несколько чрезмерные, но это обычные свойства молодости. Мы решили навестить раненого. Однако принцесса все же попыталась отговорить меня, опасаясь проявлений моей чувствительности. Но я заверила ее, что буду мужественна.
– Мое желание – повсюду следовать за вами, – сказала я. И ведь это правда, как правда и то, что я хочу видеть Андрея.
* * *
Госпиталь представляет собой обширное здание, два крыла которого соединены красивой церковью со стороны, выходящей на Неву. Мы прошли через одно из караульных помещений и далее шли в крытой галерее. Двери в операционную были раскрыты, она оказалась пуста, то есть в ней не было ни больных, ни врачей, но видно было ее хорошее устройство. Госпиталь укомплектован несколькими врачами, главным хирургом и пятью ординарными хирургами; при каждом хирурге состоят фельдшера и студенты – по двадцать человек, которых хирург обязан обучать. Врачи и хирурги, а также и фельдшера – немцы и англичане, но среди студентов, назначенных к ним в обучение, уже есть и природные русские.
Каждое утро в шесть часов звонок оповещает хирургов, что они должны быть готовы; звонок в семь означает, что им надлежит незамедлительно прийти в палату, где содержатся раненые, больные с язвами, с переломами или вывихами, либо же вызывать больных из других палат. Тут же все принимаются за дело и трудятся до тех пор, покамест не перевязаны все легкие пациенты.
Андрей лежал в палате один. При нем находился фельдшер и один из студентов. Вокруг постели стояли кругом хирурги, происходила консультация. Все присутствующие поклонились нам и в особенности, разумеется, Ее высочеству. Доктор Маунси[84], англичанин, то есть шотландец, излагал свое мнение о больном, указывая рукой. Главный хирург, профессор Христиан Эйнброт[85], показался нам надменным и важным субъектом. Наиболее знающим показался нам профессор анатомии Ханхарт[86]; он, кажется, лучше всех понимал состояние больного. Я знала профессора Ханхарта, он бывал иногда у Сигизбеков. И сейчас он узнал меня и кивнул мне дружески. Разговор между медиками велся по-латыни. Опасались наличия помимо большой раны также и трещины на черепе. Профессор Ханхарт настаивал на необходимости немедленной трепанации. Я бросила взгляд на больного. Он увиделся мною находящимся словно бы в дурмане, глаза его были воспалены, очень воспалены и не видели, изо рта сочилась слюна; он казался совершенно нечувствительным к боли… Профессор Эйнброт не поддерживал мнения профессора Ханхарта. Несчастье, как известно, может обострить память; я вспомнила, как Ханхарт жаловался господину Сигезбеку на то, что главный хирург – человек невеликих познаний, но имеет могущественных друзей при дворе. Я не сомневалась в том, что мнение Ханхарта верно и он может спасти жизнь Андрею. Теперь некогда было раздумывать; я бросилась к ногам Ее высочества и умоляла принцессу поддержать профессора Ханхарта… К счастью, принцесса вняла моей отчаянной просьбе, вернее мольбе. Она выступила вперед и, сохраняя полное самообладание, велела профессору Эйнброту предоставить Ханхарту полную свободу действий. Главному хирургу ничего не оставалось, как поклониться почтительно.
