— Я больше люблю работать дома, чем ходить позировать, — с самым растерянным видом пролепетала Нанина и выскользнула из комнаты, сделав прощальный реверанс, хотя скорее можно было подумать, что это у нее от ужаса подкосились ноги.
— Эта робкая девочка была бы хорошенькой, — заметила мадемуазель Виржини, — если бы она знала, как улучшают цвет лица, да если бы на ней было приличное платье. Кто она?
— То лицо, которое должно ввести меня в студию мастера Луки Ломи, — смеясь, ответила Бригитта. — Не правда ли, довольно забавная союзница для моей затеи?
— Где ты с ней познакомилась?
— Здесь, конечно! Она постоянно торчит тут, в ожидании какой-либо несложной работы, которую она утаскивает в самую нелепую комнатушку в одном из переулков близ Кампо-Санто[3]. Однажды я из любопытства пошла за ней, дала ей войти и вскоре постучалась у ее двери, будто я в гости пожаловала. Ты представляешь себе, как она смутилась и испугалась! Я была сама любезность, проявила необычайный интерес к ее делам и таким образом проникла к ней в комнату. Ну и жилище! Небольшой уголок отделен занавеской, и это спальня. Один стул, одна табуретка и одна сковородка на огне. Перед очагом — косматый пудель, чудовищно безобразный, а на табуретке прелестная девчурка плетет циновочки под тарелки и блюда. Вот и все хозяйство, включая мебель и прочее. «Где твой отец?» — спросила я. «Сбежал и бросил нас много лет назад», — ответила моя маленькая приятельница. Она сообщила это со своим обычным простодушием и полнейшей невозмутимостью. «А мать?» — «Умерла!» Сказав это, она подошла к маленькой плетельщице и начала играть ее длинными льняными волосами. «Это, наверно, твоя сестренка? — спросила я. — Как ее зовут?» «Меня называют Ла Бьонделла», — отозвалась малютка, отрывая глаза от работы. (Ла Бьонделла, Виржини, значит «белокурая»!) «А зачем этот огромный, косматый и уродливый зверь валяется у вас перед очагом?» — спросила я. «О! — воскликнула маленькая плетельщица циновок. — Это наш любимый старый пес Скарамучча! Он сторожит дом, когда Нанина уходит. Танцует на задних лапах и прыгает сквозь обруч и падает мертвым, когда я крикну «куш!». Скарамучча несколько лет назад увязался за нами, когда мы шли домой, да так с тех пор и остался у нас. Он каждый день уходит один, неизвестно куда, и обычно, возвращаясь, облизывается. Поэтому мы боимся, не вор ли он; но его никто еще не накрыл на таком деле, потому что это умнейшая собака на свете!» Девчурка без конца тараторила о зверюге, разлегшейся у камина, пока я не остановила ее. А эта дурочка Нанина стояла рядом, смеялась и подзадоривала ее. Я задала им еще несколько вопросов, на которые получила довольно странные ответы. По-видимому, они никогда не слыхали о каких-либо родственниках. Соседи в доме помогали им после исчезновения отца, пока они не подросли настолько, что стали управляться сами. И они, кажется, нисколько не считают себя несчастными от такой убогой жизни. Последнее, что я слышала, уходя от них в тот день, был возглас Лa Бьонделлы «куш!», потом отрывистый лай, глухой стук о пол и взрыв смеха. Если бы не эта собака, я чаще навещала бы их. Но скверный пес невзлюбил меня: рычит и скалит зубы, как только я подхожу близко.
