— Ради него я готова умереть!
— Согласна ли ты излечить его от страсти, гибельной для него, а может быть — и для тебя, оставив завтра Пизу?
— Оставить Пизу?! — воскликнула Нанина.
Ее лицо покрылось смертельной бледностью. Она встала и отошла на шаг или на два от священника.
— Выслушай меня, — продолжал отец Рокко. — Мне говорили, что ты жалуешься на недостаток постоянной швейной работы. У тебя будет такая работа, если ты завтра поедешь со мной во Флоренцию. Конечно, поедет и твоя сестричка.
— Я обещала Фабио прийти в студию, — испуганно начала Нанина. — Я обещала прийти в десять. Как же я могу…
Она вдруг смолкла, словно у нее пресеклось дыхание.
— Я сам отвезу тебя с твоей сестренкой во Флоренцию, — сказал отец Рокко, не обращая внимания на эту паузу. — Я поручу тебя заботам одной дамы, которая будет добра, как мать, к вам обеим. Я отвечаю за то, что ты получишь работу и сможешь существовать честно и независимо; и я беру на себя, если тебе не понравится жизнь во Флоренции, привезти тебя назад в Пизу по прошествии всего лишь трех месяцев. Три месяца, Нанина! Это недолгая ссылка.
— Фабио! Фабио! — закричала девушка, снова опускаясь на табурет и закрывая руками лицо.
— Это для его блага, — спокойно произнес отец Рокко. — Помни: для блага Фабио!
— Что он подумает обо мне, если я уеду? Ах, если бы я умела писать! Если бы я только могла написать Фабио!
— Разве ты не можешь положиться на меня? Я объясню ему все, что ему надо знать.
— Ну как я могу уехать от него?! Ах, отец Рокко, как вы можете требовать, чтобы я уехала от него?!
— Я не требую от тебя никаких поспешных поступков. Я дам тебе срок решить до завтра. В девять часов я буду здесь, на улице. И я даже не войду в дом, если не буду знать заранее, что ты решила последовать моему совету. Подай мне знак из окна. Если я увижу, что ты машешь из окна мантильей, я буду знать, что ты приняла благородное решение спасти Фабио и спастись самой. Больше я ничего не скажу, дитя мое, ибо, если я не ошибся в тебе самым печальным образом, я уже сказал достаточно.
Он вышел, оставив ее все еще в горьких слезах.
Недалеко от дома он встретил Лa Бьонделлу с ее псом, возвращавшихся домой. Девочка остановилась сообщить ему о благополучной доставке циновок, но он, кивнув и улыбнувшись ей, быстро прошел мимо. Его беседа с Наниной оставила в нем какой-то след, и он сейчас не чувствовал себя в силах разговаривать с ребенком.
На следующее утро, задолго до девяти часов, отец Рокко отправился в переулок, где жила Нанина. Идя туда, он нагнал собаку, лениво трусившую по мостовой в нескольких шагах перед ним; одновременно он заметил изящно одетую даму, шедшую ему навстречу. При ее приближении собака насторожилась, потом зарычала и, когда она проходила мимо, оскалила зубы. Дама, в свою очередь, издала возглас отвращения, но, видимо, не была ни удивлена, ни испугана угрожающим видом животного. Отец Рокко не без любопытства поглядел ей вслед, когда она прошла мимо него. Это была довольно красивая женщина, и ему понравилась ее смелость. «Этого рычащего зверя я знаю хорошо, — сказал он про себя, — но что это за дама?»
