Все самообладание Софи куда-то улетучилось, отступили все запреты, которые она на себя налагала, все тайные планы, которые строила, чтобы уклониться от лезвия бритвы. Джей склонился к ней, и она подалась ему навстречу. От этого первого поцелуя все тело обдало жаром. В один миг каким-то чудом все переменилось, и, когда она снова произнесла его имя, в голосе не осталось и следа недоверия:
— Джей...
Звук ее голоса пронзил его, губы прильнули к ее шее — это был тот самый умопомрачительно ласковый поцелуй, о каком она мечтала еще девочкой. Потом их губы слились — о, какое это было адское наслаждение.
Когда Джей поднял ее на руки и понес в гостиную, время потекло в каком-то странном, нереальном темпе. Она не могла бы сказать, сколько прошло — несколько секунд или лет, — прежде чем оказалась лежащей на диване. Рубашка была задрана, обнажив набухшую грудь с нежным розовым бутончиком соска, который трепетно пульсировал под ищущими губами Джея.
Она видела над собой его чувственное лицо с загадочным темным треугольником на глазу. Ощущала его плоть меж своих чресел, и мучительный стон, поднимавшийся из груди, замер в горле. Все вокруг исчезло, когда он опустился на нее, ее накрыла приливная волна желания, исчезло все, кроме одной последней мольбы:
— Окажись им.
Джей отпрянул, словно она ударила его. Софи не знала, что сказать, но минуту спустя дыхание его стало ровнее, и, положив руку на копну ее золотистых волос, он произнес:
— А если не окажусь?
Софи задохнулась. Она не понимала, зачем он это сказал. Или, быть может, не позволяла себе понять. Мысли путались в голове, но тело, напротив, без колебаний требовало прекратить, наконец, противиться естественному желанию. Оно кричало, вопило об этом. Софи болезненно ощущала, как ей хочется сомкнуть бедра вокруг восставшей плоти Джея. Все трепетало у нее в животе, сладостный жар заливал тело.
Чем она ответила ему?
Софи протянула руку и тронула его губы. Это был не ее муж, это был человек, способный довести ее до безумия одним лишь прикосновением. Этот мужчина, чья плоть была готова вонзиться в нее с дикой, необузданной, но сладостной силой, не был Джеем.
Это ли хотел он ей сказать?
Лицо находилось в тени, и, хотя его черты были знакомы ей, как ее собственные, это не могло служить достаточным доказательством. Только тело скажет правду. Если бедра ее когда-либо размыкались для него, если тело когда-либо отвечало на его страстный вызов, она это узнает. И если эта отвердевшая ищущая плоть когда-либо входила в нее, она это тоже поймет.
