Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам | страница 42
И сделать все, чтобы они не устали друг от друга в дни долгого и трудного испытания, именуемого розыгрышем.
Не сникли подгнетом перегрузок.
Не засохли!
Вернувшись домой, я опубликовал в «Советском спорте» статью «Затворники», после которой меня попросили написать еще… объяснительную записку. О ней чуть позже, а пока — фрагменты из статьи.
«Убежден, что советские футболисты проиграли матч команде Уругвая задолго до той минуты, когда мчавшийся во весь дух к нашим воротам голландский судья неожиданно засчитал гол… Весь стадион, кроме продувной этой бестии, видел, что тремя секундами ранее мяч успел погостить за лицевой линией поля.
Проиграли раньше.
— Дородный полицейский с блестящей бляхой на груди и допотопным кольтом на боку, не обращая внимания на пресс-удостоверение, бесхитростно выясняет, не могу ли я подарить ему советский футбольный значок, и когда узнает, что могу, отпирает калитку. А говорили, чтобы попасть в команду, нужно получить разрешение чуть ли не самого департамента полиции.
У ребят постные лица и глаза очень усталых людей. Что за чертовщина? Неужели нельзя было придумать что-нибудь, чтобы выглядели они повеселее? Отвечает ли кто-нибудь за настроение в команде? У кого спросить, почему нет стола для пинг-понга? Оказалось, что посольство было готово прислать его, но ни у одной из сторон не нашлось пятнадцати долларов на перевозку. Почему нет шахмат, за исключением того комплекта, который привез с собой Гавриил Качалин? Почему нет в команде хотя бы крошечной библиотечки? Почему игроки не выезжают в город, кто придумал такой странный режим?
Говорят об одном «мероприятии, направленном на повышение боевого духа команды». Мероприятием называется широченная стенная газета, выпущенная туристами-бодрячками. Называется «Шайбу-шайбу!» Футболисты к ней и близко не подходят: «Не перепутали ли нас с хоккеистами, у которых завидная жизнь… всего-то три или четыре соперника в мире?» Главная мысль стенгазеты: «Когда в воротах Кавазашвили и Яшин, ни Пеле, ни Жаирзиньо не страшен».
За шахматной партией спрашиваю у Гавриила Качалина, не кажется ли ему, что затворничество начинает тяготить футболистов?
Тренер долго обдумывает ход. А может быть, обдумывает ответ. Вроде бы через силу вспоминает об одном предупреждении полиции.
Я уже успел услышать о нем от руководства нашей делегации: просили быть предельно бдительными и опасаться возможных провокаций. Из анонимных звонков якобы следовало, что кто-то кого-то собирается похитить. Особенно упорно распространялись эти слухи перед матчем Мексика—СССР — не для того ли, чтобы вывести игроков из равновесия? Мехико город неспокойный, взрывной, предупреждение выглядело серьезным. Мне же казалось, что ему были только рады наши футбольные начальники: когда все игроки на привязи, рядом, под боком, ими легче руководить, их легче воспитывать, нарушения режима механически исключаются. Забывали о том, что сенсорный голод — отсутствие новых впечатлений, однообразие бытия — злейший враг перед напряженным состязанием. Игроки уставали друг от друга. И от самих себя уставали. И от бесконечных опостылевших напоминаниях об ответственности предстоящих баталий, о доверии, которое необходимо оправдать. О том же, что свои командировочные и наградные футболисты получат лишь в том случае, если пробьются в полуфинал, сказали только один раз. Но это откровение запомнилось лучше всех других. Игроки не имели ни одного песо на карманные расходы. Других таких команд на чемпионате не было. (Делая небольшое отступление от первоначального текста, не могу не заметить, что домашняя закрепощенность отзывалась пагубным эхом на противоположном конце земли).