Том 2. Петербург | страница 26



Тут незнакомец мой обернулся и вздрогнул: особа дружески помахала ему полукотиковой шапкой с наушниками:

— «Александр Иванович…»

— «Липпанченко!»

— «Я — самый…»

— «Липпанченко, вы меня заставляете ждать».

Шейный воротничок у особы был повязан галстухом — атласно-красным, кричащим и заколотым крупным стразом, полосатая темно-желтая пара облекала особу; а на желтых ботинках поблескивал блистательный лак.

Заняв место за столиком незнакомца, особа довольно воскликнула:

— «Кофейник… И — послушайте — коньяку: там бутылка моя у меня — на имя записана».

И кругом раздавалось:

— «Ты-то пил со мной?»

— «Пил…»

— «Ел?..»

— «Ел…»

— «И какая же ты, с позволения сказать, свинья…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..

— «Осторожнее», — вскрикнул мой незнакомец: неприятный толстяк, названный незнакомцем Липпанченко, захотел положить темно-желтый свой локоть на лист газетного чтения: лист газетного чтения накрывал узелочек.

— «Что такое?» — Тут Липпанченко, снявши лист газетного чтения, увидал узелок: и губы Липпанченко дрогнули.

— «Это… это… и есть?»

— «Да: это— и есть».

Губы Липпанченко продолжали дрожать: губы Липпанченко напоминали кусочки на ломтики нарезанной семги — не желто-красной, а маслянистой и желтой (семгу такую, наверное, ты едал на блинах в небогатом семействе).

— «Как вы, Александр Иванович, скажу я вам, неосторожны». — Липпанченко протянул к узелку свои дубоватые пальцы; и блистали поддельные камни перстней на пальцах опухших, с обгрызанными ногтями (на ногтях же темнели следы коричневой красочки, соответствовавшей и такому же цвету волос; внимательный наблюдатель мог вывести заключение: особа-то красилась).

— «Ведь еще лишь движенье (положи я только локоть), ведь могла бы быть… катастрофа…»

И с особою бережливостью переложила особа узелочек на стул.

— «Ну да, было бы с нами с обоими…» — неприятно сострил незнакомец. — «Были бы оба мы…»

Видимо, он наслаждался смущеньем особы, которую — от себя скажем мы — ненавидел он.

— «Я, конечно, не за себя, а за…»

— «Конечно, уж вы не за себя, а за…» — особе поддакивал незнакомец.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А кругом раздавалось:

— «Свиньей не ругайтесь…»

— «Да я не ругаюсь».

— «Нет, ругаетесь: попрекаете, что платили… Что ж такой, что платили; уплатили тогда, нынче плачу — я…»

— «Давай-ка, друг мой, я тебя за ефтот твой поступок расцелую…»

— «За свинью не сердись: а я — ем, ем…»

— «Уж ешьте вы, ешьте: так-то правильней…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .