Каспар Хаузер, или Леность сердца | страница 50

— Возможно ли, что и здесь действовала невидимая рука, швырнувшая мне в окно записку? — боязливо предположил Даумер.

Попытка добиться толку на почте не увенчалась успехом, доклад был составлен вторично и через верного человека вручен президенту в собственные руки.

Фейербах, со свойственной ему категоричностью, отвечал, что обратит внимание на это происшествие, но сейчас, по причинам достаточно понятным, воздержится от письменного изложения своих мыслей и соображений. «В отчете судебного врача говорится, что, несмотря на общее удовлетворительное состояние здоровья, Каспар очень бледен из-за недостаточно регулярного пребывания на свежем воздухе, — писал он, — и здесь ему необходимо помочь. Желательно, чтобы юноша обучился верховой езде. Для этой цели мне рекомендовали шталмейстера фон Румплера. Хаузер три раза в неделю будет брать у него уроки, расходы по ним городской комиссар припишет к счету за воспитание Хаузера».

Может быть, это сновидения сделали Каспара таким бледным. Чуть ли не каждую ночь он пребывал в большом доме. Сводчатые залы были залиты серебристым светом. Он стоял перед запертой дверью и ждал, ждал…

Однажды ночью сумеречные покои простирались перед ним, немые, безмолвные, как вдруг с нижней галереи воспарила какая-то фигура. Сначала Каспар подумал, что это мужчина в белом плаще, но, когда фигура приблизилась, убедился, что это женщина. Белые вуали окутывали ее и трепетали на плечах от неслышного дуновения ветра. У Каспара ноги приросли к земле, сердце ныло так, что, казалось, кто-то крепко сжал его в кулаке, ибо на лице женщины было написано горе, никогда им не виданное на лице человеческом. Чем больше она приближалась, тем страшней и мучительней сжималось его сердце; величаво прошла она мимо, губы ее шептали его имя, это не было имя «Каспар», и все же он твердо знал, что только его она призывает. Не переставая шептала она все то же имя, и когда была уже далеко-далеко и вуали, точно белые крылья, трепетали вкруг ее плеч, имя все еще доносилось до него; он понял, что то была его мать.

Каспар проснулся в слезах и, когда вошел Даумер, побежал ему навстречу, крича:

— Я видел ее, я видел свою мать, это была она, и она говорила со мной!

Даумер сел к столу и подпер голову рукой.

— Слушай, Каспар, — сказал он через минуту-другую, — ты не должен верить в химеры. Меня уже давно огорчает твое легковерие. Это все равно, что кто-нибудь пошел бы гулять среди цветников и, вместо того чтобы предаться радостному наслаждению, вздумал с корнями выкапывать цветы и опустошать землю. Пойми меня правильно, Каспар, я не хочу, чтобы ты отказался от права узнать все, что имеет отношение к твоему прошлому и к преступлению, совершенному над тобой. Но вспомни, что такие люди, как господин президент и господин Биндер, умудренные богатейшим житейским опытом, прилагают немало усилий, чтобы это выяснить. Тебе же, Каспар, надо смотреть вперед, надо жить на свету, а не впотьмах. Свет, бот на чем зиждется твое существование, вот в чем твое счастье. Всякий человек может внять голосу разума: сделай же мне одолжение, забудь об этих снах. Недаром ведь говорят: «Сны — что пена волны».