— Умер? — шепотом повторил он, выражение ужаса промелькнуло на его лице. Он задумался, потом опять спросил: — А где мой отец?
Даумер молчал.
— Он тот, у кого я жил? Он «Ты»? — настаивал Каспар.
— Я не знаю, — отвечал Даумер, в эту минуту он начисто утратил чувство своего превосходства.
— Почему не знаешь? Ты ведь знаешь все. И мать у меня тоже есть?
— Несомненно.
— Где же она, почему она ко мне не приходит?
— Может быть, и она умерла.
— Да? Разве матери тоже умирают?
— Ах, Каспар, — вырвалось у Даумера.
— Моя мать не умерла, — с непостижимой решительностью заявил Каспар. Лицо его вспыхнуло, и он взволнованно добавил: — Может быть, моя мать была за дверью?
— За какой дверью, Каспар?
— За той… во сне…
— Во сне, но сон — это же не взаправду, — наставительно, хотя и робко отвечал Даумер.
— Но ты же сказал, что душа есть взаправду, и она делает сны? Да, я знаю, что мать была за дверью. В следующий раз я эту дверь сумею открыть.
Даумер надеялся, что Каспар забудет сновидение, но этого не случилось. Сон, который Каспар называл сном о большом доме, разрастался, день ото дня его украшал все более пышный и сложный орнамент, так что он стал уже походить на какое-то волшебное растение. И всякий раз Каспар шел по пути, который кончался у высокой двери, так ни разу и не открывшейся. Однажды земля задрожала от шагов за дверью, а сама дверь раздувалась, как плащ на ветру, сквозь щель под нею стало пробиваться пламя, но тут Каспар проснулся, и незабываемое волнение, охватившее его во сне, весь день его не оставляло.
Персонажи сна менялись. Иногда по сводчатой галерее его вел мужчина, а не женщина. Однажды они вдвоем стали подниматься по лестнице, и тут появился еще один человек, который, сурово глядя на Каспара, протянул ему какой-то блестящий предмет, узкий и продолговатый, но едва Каспар до него дотронулся, как он растворился в его руке, точно солнечный луч. Каспар хотел было приблизиться к этому человеку, но на его месте уже был только воздух. Однако он успел произнести какое-то слово, гулко отдавшееся под сводом, но повторить его Каспар не умел.
Снились ему еще другие странные, часто сменяющиеся сны, сны о неведомых словах, никогда не слышанных им наяву. Проснувшись, он тщетно старался их вспомнить. Мягко и нежно звучали эти слова, но относились они не к нему, Каспару, а к той тайне, что была за дверью, он это ясно чувствовал.
То были вестники из царства снов, подобные морским птицам, что, возвращаясь снова и снова, приносят на далекий берег разные предметы с полузатонувшего корабля.
