Еводий. Полагаю, что это делается при помощи памяти, потому что сама душа не присутствует в тех местах.
Августин. Следовательно, в памяти содержатся образы тех мест?
Еводий. Думаю, что да: потому что я не знаю, что в настоящее время делается там, а я бы непременно это знал, если бы моя душа простиралась даже до тех мест и чувствовала, что там происходит в настоящее время.
Августин. Ты, на мой взгляд, говоришь истину, но действительно ли образы эти суть образы тел?
Еводий. Необходимо так: потому что города и области суть не что иное, как тела.
Августин. А не смотрел ли ты когда-нибудь в маленькое зеркальце, или не видел ли ты когда-нибудь своего лица в зрачке чужого глаза?
Еводий. И даже очень часто.
Августин. Почему оно представляется там гораздо меньшим, чем есть на самом деле?
Еводий. А ты хотел бы, чтобы отражение представлялось большим, чем само зеркало?
Августин. Следовательно, изображения тел необходимо должны представляться малыми, если малы тела, в которых они представляются.
Еводий. Совершенно верно.
Августин. Но если душа так же мала по объему, как и ее тело, то каким образом в ней могут отпечатлеваться столь великие образы, что она может представлять в своем воображении и города, и обширные области, и всякие иные громады? я желал бы, чтобы ты несколько внимательнее подумал над тем, сколько великого и как много содержит в себе наша память, которая, в свою очередь, содержится в душе. Какое, следовательно, у нее основание, какая глубина, какая неизмеримость, если она может все это принять, между тем как вышеприведенное заключение показывает, что она такова же по объему, как и тело?
Еводий. Я не нахожу, что тебе ответить, и не в состоянии выразить, до какой степени меня это смутило; я теперь и сам смеюсь над собою, что определил величину души мерою тела.
Августин. Так она уже не кажется тебе чем-то вроде ветра?
Еводий. Никоим образом, потому что если и воздух, течение которого, как полагают, производит ветер, может наполнить весь этот мир, то душа может представлять в своем воображении такие бесчисленные и такие великие миры, что я не в состоянии и подумать о том пространстве, которое могло бы содержать в себе эти образы.
Августин. В таком случае подумай, не лучше ли полагать, что она, как я сказал выше, ни длинна, ни широка, ни высока, подобно тому, как согласился ты со мной относительно справедливости.
Еводий. я охотно бы с этим согласился, если бы меня не приводил в замешательство следующий вопрос: каким же все-таки образом она, не имея ни долготы, ни широты, ни высоты, может принимать в себя бесчисленные образы столь больших объемов?
