– Что же вы, не жили после этого?..
– Почему, жил. Работал, мебелью обставлялся, грядки полол… А все-таки жаль ее…
– Кого? – не понял официант.
– Жизнь. Хорошая она или плохая – другой не будет. – Старик неожиданно занервничал: – Слушай, посмотри, как там солнце?
Официант подошел к окну, отогнул край портьеры.
– На месте, – сказал он и, бросив взгляд на старика, до конца раздвинул портьеру.
Луч солнца заиграл на тонких стенках графина, скользнул по краю креманки с нетронутым салатом…
Старик поднялся, положил деньги на стол.
– Солнце – это ничего, правда?
– Правда.
– Ну, будь здоров, сынок.
– А сдачу?
Старик улыбнулся.
– Ты вот что, ты помни: никто пути пройденного нам не вернет.
Не раздеваясь, старик стоял посреди комнаты перед фотографией на стене. На фотографии были он и его жена. Сразу после войны.
Старик снял галстук (галстук был черным) и перетянул фотографию наискось с той стороны, где сидел он: молодой, счастливый, с двумя орденами Красной Звезды на лацкане двубортного пиджака.
Солнце раскалялось.
Старик дошел до сквера, сел на скамейку, закурил.
Такое же солнце было в тот день, в сорок пятом, когда он шел по освобожденному западному городу. Вокруг было много, очень много людей, и, конечно, женщин, бросавших солдатам цветы.
Он шел в середине колонны и не ждал никаких цветов. Но одна, молоденькая, совсем девчонка, поравнялась с их шеренгой и что-то крикнула на своем языке. Первым на ее голос повернулся он, и тогда она бросила ему огромный, разлетающийся во все стороны букет…
Внезапно сорвалась рука, скатилась по скамейке папироса и, упав на асфальт, погасла…
Вечер. В квартире сумасшедшая тишина.
Лишь из давно не чиненого крана монотонно капает вода и через каждые полчаса заводится холодильник. Не такая уж тишина, если разобраться.
Холодильник я купил с рук у малознакомых людей, уезжавших в другой город, и при этом до постыдного мелко торговался. Теперь он мстит мне за прошлое недостойное поведение.
Холодильник – моя совесть. Особенно его непорочное внутреннее содержание. Время от времени в нем появляются головка сыра, бутылка молока, круг колбасы. Все это постепенно скисает, пропадает и в конце концов выбрасывается.
Я пока не решил для себя наболевшего вопроса о хлебе насущном. Говорят, художник должен быть голодным. Но не всегда же…
Что я делаю? Лежу на диване и вспоминаю не свою жизнь.
Я вспоминаю, как умирал Пушкин. Что я знаю об этом? Что почерпнул из литературоведческих работ, изложенных сухим протокольным языком: факты, события, даты… А Пушкин? Он сам, смертельно раненный, в тяжелом горячечном бреду?..
