– Пытать должен Миллер, – неожиданно решился высказать свое мнение Офелер. – Господин Миллер знает Эльзу с самого рождения и не причинит ей зла. Кроме того, он уже осматривал ее и выдал сертификат со своей подписью, а значит ему будет сподручнее проводить новую проверку.
– Миллера?! – вытаращился на него Баур. – Да чем я-то хуже?! Неужели ты думаешь, что я могу обидеть своего ребенка?!
– Миллер опытнее, и потом, он может все проделать таким образом, что Эльза вообще ничего не почувствует. Заплатите ему как положено, он свое дело знает, – стоял на своем жених.
– Можно подумать, что я буду над ней издеваться! К тому же, окружной судья – мой первейший друг, а друг друга нипочем не выдаст.
– Но Миллер же лучший! И потом, чему свидетельству скорее поверят судейские? Они же смогут сказать потом, что вы их надули, в то время как господин Миллер лицо незаинтересованное, и, ко всему прочему, судебные исполнители говорили, мол, он вхож в дом к верховному судье, а верховный судья всяко выше окружного.
– Вот именно – верховный судья! – в голове Баура крутился рой мыслей одна опаснее другой. – Я написал донос на Грету Миллер, – стуча зубами от страха и возбуждения, прошипел Филипп. Петер отомстит мне за это.
– Вы писали? Зачем? – не поверил Густав. – Петер Миллер отродясь никому зла не причинял, а его жена и подавно…
– По глупости, наверное. – Баур понимал, что ляпнул лишнее, но сказанного не воротишь.
– Но никакого суда над Гретой Миллер не было. – Густав казался растерянным. – И потом, я лично не слышал ни о каком доносе.
– В том-то и дело, что донос лег на стол верховного судьи и больше его никто не видел, зато Петер был спешно отправлен в Ортенау, якобы, для ознакомление с новыми видами проверки ведьм, и Грета поехала с ним.
– Но, может Петер Миллер уехал до того, как фон Канн получил донос. А потом, госпожа Грета умерла, и никто уже, ясное дело, не станет вытаскивать ее из могилы, для того чтобы она предстала перед судом. Так что возможно, господин Миллер и не знает, что такой донос когда-либо вообще был.
– Может да, а может и нет. – Филипп почувствовал, как слабеют его руки и ноги, как усталость начинает завладевать телом. Язык не хотел ворочаться, глаза слипались от вдруг нахлынувшей на него усталости. – Ну, если фон Канн показал ему по дружески мое письмо, меня уже не спасет то, что я не поставил под ним своей подписи, Миллер не такой глупец, чтобы его можно было провести вокруг пальца. Говорю тебе – он видел документ и догадался, кто его враг.
