– Чистая правда, ваша честь, – Баур даже погрустнел. – Сам не работает и другим не дает. Но палач он все-таки знатный. Тут уже нечего сказать. Лучший!
– Лучший… Видал я и получше! – Иероним Тенглер махнул рукой. – Вы, например, вполне могли бы занять место первого палача. И я бы в этом помог. Только, как скинуть проклятого Миллера, кто бы подсказал?
– Меня первым палачом? – Баур стер рукавом испарину со лба, пьяно пялясь на окружного судью. – Меня первым – это хорошее дело. Я бы потянул. И работаю я тщательнее Миллера, и при мне уж ведьмы не забалуют, потому как для каждой время найдется. И ночью могу и днем. Чтобы допросы шли безостановочно и исчадия ада с силами собраться не успевали.
– Для того, чтобы тебя, мой друг, первым поставить, нужно сперва нынешнего первого подвинуть, – улыбнулся Тенглер, отмечая про себя, что Филиппу понравился его дружеский тон и польстило обращение на «ты». – Но, только, как это сделать? Как сделать так, чтобы Миллер проштрафился перед городским советом или самим бургомистром? На чем его поймать, этого лучшего друга всех ведьм?
– Может, если у Миллера вдруг ни с того, ни с сего умрут несколько подследственных, это убедит городской совет, что Петер никудышный палач? – трясясь от страха и возбуждения, прошептал Филипп.
– Как будто у тебя они мало умирают?! – возмутился Иероним Тенглер. – Если хочешь знать, Миллер как раз работает более, чем аккуратно, и пытаться поймать его на каком-то трупе глупо и бездарно. Потому что в этом случае, придется изгонять всех палачей, у которых во время пыток подыхают люди. И ты здесь будешь в первых рядах. Думай еще. Как можно честное имя человека грязью измарать, чтобы никто уже ему руки не подал, вот что нужно сделать.
– Остается, кому-нибудь подать на него донос, что, мол, он того, с нечистой силой якшается, и она, нечистая, его учит, как ведьм из под суда чистыми выводить.
– Хорошо мыслишь, только выпутается Миллер, он ведь сызмальства к таким делам привык. Опомниться не успеешь, как он уже из подозреваемых снова в первых палачах окажется и нам же за свои обиды отомстит. Другое дело, если бы кто-нибудь написал на его жену. И чтобы она созналась в том, что она, скажем, любовница дьявола. Ничто не может так испоганить репутацию человека, как арест его жены!
– Фрау Греты?! – Баур вскочил и прошелся по комнате, запустив длинные пальцы себе в волосы так, словно хотел вырвать их все с корнем. – Да, Грета Миллер самое дорогое существо для Петера, да если только кто косо в ее сторону посмотрит, он с того голову снимет. Да если только станет известно, что под доносом мое имя нацарапано, Миллер же мне все кости переломает, причем таким образом, чтобы снаружи все выглядело целым и нетронутым. Он на такие штуки мастер!
