Но заносчивых и кичливых, считающих, что они живут праведно, он не любил, хотя и их старался поправлять и вразумлять, держа себя в руках. Разве что тон его при этом был чуточку жестче и укоризны чуть больше:
— Разве может человек доставлять пользу богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие вседержителю, что ты праведен? И будет ли ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?
— Дак я не токмо содержу свои пути в непорочности, — случалось, возражали ему. — Я и милостыньку завсегда подам, ежели он достоин.
— Иное — судия, иное — податель милостыни. Милостыня потому так и называется, что мы подаем ее и недостойным, — перебивал отец Антоний, что случалось крайне редко, и продолжал: — Сказано Иоанном Златоустом: «Яко доброе дело — помнить о своих грехах, тако же доброе дело — забывать о своих добрых делах», посему и не вспоминай о них вовсе, сын мой, чтобы помнил о них бог.
А одному, дававшему деньги в рост, и вовсе заметил:
— Удержи руки от лихоимства и тогда простирай их на милостыню. Если же мы теми же самыми руками одних будем обнажать, а других одевать, то милостыня будет поводом ко всякой татьбе. Паки и паки повторюсь — уж лучше вовсе не оказывать милосердия, нежели оказывать такое милосердие.
Но с остальными он был выше всяких похвал.
— А почему ты почти все время улыбаешься им? — как-то не выдержав, спросил я.
— Да как же иначе? — всплеснул руками священник. — Я же им божие слово несу, кое вочеловечилось, дабы мы обожились. То свет истинный, а истине прилично и посмеяться, потому как она радостна.
Да и проповеди он читал — заслушаешься. Случилось, что я как-то случайно заглянул в церковь — нужен мне был священник — и, пока ждал, когда он освободится, тоже, так сказать, приобщился.
Так вот, в некоторых местах даже меня, отъявленного скептика и циника, проняло, хотя и на несколько секунд, но тем не менее — уж больно мастерски он умел подбирать слова.
— Христос сделался тем, что и мы, дабы нас сделать тем, что есть он, — вещал отец Антоний с амвона.
Во как!
Не спорю, возможно, это не его собственное, а обычные цитаты, но согласитесь — подобраны с любовью и умом.
А главное — как произнесены!
Одним словом, уже через три дня к нему на исповедь хлынула толпа селян, особенно женщины, и для каждой он находил какое-то особенное слово, дабы приободрить страдалицу.
И каялись они в таких грехах, которым подчас было и пять лет давности, и десять, а то и все двадцать — лишь бы подольше слушать его мягкий, воркующий голос.
