– Не понимаю.
– Ну, хорошо, я тебе по-другому скажу. Когда в России было рабство, то наши дворяне говорили друг с другом на французском языке.
– Ты шутишь. Русские говорили на fucking French?
– Точно тебе говорю. Простой народ говорил на русском, а господа – на французском.
– Они что, не могли получше язык выбрать? Fucking French! – Это потрясло Мэла. Он взглянул на историю России заново, и эта история ему показалась еще более нелепой, чем до сих пор.
– Это не важно. Выбрали французский, так получилось, – сказал я. – Важно то, что языки были разные, понимаешь? И мораль поэтому была разная. И эстетика – разная. И общество стало нездоровым. Просто у общества должна быть единая эстетика, чтобы скопление людей можно было назвать обществом.
Слово «эстетика» Мэлвин знает отлично, мы уже давно с ним беседы ведем.
– Какая здесь общая эстетика, Макс! Ты о чем, mate! Что у меня общего с этим вот чудиком? – Напротив нас сидел уроженец Ямайки. – Он же меня съест, если ему волю дать.
– Однако у вас общие законы, общая социальная мораль…
– Какая у них мораль.
– Так это именно оттого и происходит, дорогой Мэл, что мы детям рисуем овечек, а взрослым даем рояль в говне. В Древней Греции так бы не поступили.
– Что ж, мне теперь прикажешь в Древнюю Грецию ехать? Я уж лучше на Марс. Там всей этой дряни будет поменьше.
И тут я увидел иерархию мироздания, созданную воображением Мэла: сначала, в общей куче, свалены разные страны и народы, поверх этого находится Британия, а совсем наверху – Марс. Собственно говоря, Марс играл роль некоей идеальной Британии, отделенной от прочих не узеньким Ла Маншем, но огромным трудно преодолимым космическим пространством.
– Там, небось, все на одном языке говорят, – сказал я Мэлу.
– Лишь бы мне туда добраться, – сказал Мэл. – А на Марсе и помолчать можно.
Есть такая пословица: «По-немецки – цецки-пецки, а по-русски – бутерброд».
Как-то я пересказал эту пословицу своим немецким друзьям, директору Музея современного искусства Хансу Петеру, и его заместителю Зеппу.
– По-немецки цецки-пецки, а по-русски – бутерброд!
Мы долго смеялись. Потом Ханс Петер сказал:
– Какая смешная пословица! Ха-ха. С большим чувством юмора. Да. Только здесь есть ошибка, Максим. Дело в том, что по-немецки как раз: бутерброд. А порусски: цецки-пецки.
– Что ты, Ханс Петер, – сказал я. – Ошибки здесь нет! Это такая пословица смешная, в ней все наоборот. Ну да, слово «бутерброд» немецкое, но автор пословицы утверждает, что оно русское, а по-немецки надо говорить «цецки-пецки». Это шутка.
