– Не знаю… – отвечает оробевший Нефедов. – Тетя Таня не говорила.
Где-то за этими стенами томится Надя. Юная женщина лелеет выношенный ею плод любви и не смеет дать ему имя в ожидании своего рыцаря. Но не знает она, что рыцарь ее уже рядом. Проделав далекий и трудный путь, он намерен приступить к осаде замка. И в этом ему помогут его верные друзья.
Нефедов, Шерстяной и Марыська набирают полные груди воздуха и кричат что есть мочи:
– НА-ДЯ!
С карнизов роддома валятся перепуганные голуби и, на лету просыпаясь, мечутся вместе с эхом.
В окнах замка показываются женские головки. Лица прекрасных пленниц молоды и бледны… впрочем, кажется, не все… Приглядевшись, друзья замечают среди них и смуглые, и даже одно совершенно черное.
– Полный интернационал, – констатирует Шерстяной. – Да здравствует дружба народов.
Он шлет всем роженицам воздушный поцелуй, но те, похоже, разочарованы. Постепенно головки одна за другой пропадают, и остается лишь одна с забавным пучком волос на темени, похожая на ананас, выставленный дозревать на подоконник. Женщина-ананас улыбается; возможно, у нее слабое зрение, а может быть, ее тоже зовут Надей. Как бы то ни было, сердце Нефедова принадлежит не ей.
Первая попытка окончилась неудачей, но еще рано расстраиваться. Нужно просто обойти здание кругом и повторить свой призыв у другого фасада. Друзья так и поступают – и с тем же как будто эффектом: вначале с карнизов падают голуби, потом из окон выглядывают разноцветные женщины. А потом остается одна. Единственная.
Надя скрывается ненадолго и появляется снова – с маленьким белым коконом на руках. Игорь стоит потрясенный.
– Столбняк напал! – смеется Шерстяной. – Ну же, папаша, поздоровайся с ними!
Словно конферансье, выводящий артиста на комплимент, он поднимает ослабевшую руку Игоря с зажатым в ней букетом и весело машет Наде.
Марыська судорожно роется в сумочке, нашаривая пудреницу. Она плачет.
После часа удалой езды электричку стало понемногу прихватывать за колеса. Огней за вагонными окнами прибывало. Будто прикуриваясь друг от друга, они делились и множились, где выстраиваясь в цепочки, где высыпая гроздьями. Белые и цветные, всяк по-своему пламенея, искрясь и мерцая, огни сливались в единую величественную светящуюся кляксу. Москва напоминала бескрайнее поле подожженной травы или грандиозный разворошенный костер, погасить который не в силах были бы все пионеры в мире. А Нефедов был маленькая хворостинка, уготованная для этого костра. Проснувшись, он опять глядел в окно, но уже не находил в нем своего отражения.
