И таинственная, непонятная до конца, но прямая и явная угроза была в их появлении. Это было как раз то, что нужно.
И Художник понял, что творение завершено. Завершено и докончено! И впору было отдаться ощущению хорошо сделанной работы, полюбоваться творением в его нюансах и оттенках настроений, но случилось нечто, чего художник никак не ожидал.
Созданный им мир окружил вдруг его со всех сторон и сомкнулся за спиной и подступил вплотную, словно комок к горлу.
Сначала не было страха.
Он не до конца понимал, что случилось с ним.
Не самое приятное ощущение.
Рев в небе!
Реальный рев в реальном небе был еще более напряженным и еще более отвратительным, чем он это представлял себе.
Мир, окруживший его, уже не был его произведением. Его границы расширились. Они отшагнули за горизонт, пронеслись в мгновение ока по бесконечным просторам целой планеты и вернулись к нему, замыкая круг, обдав его горячей волной страха и безысходности.
Он понял, что находится в самом настоящем мире. Осознал это. И по-настоящему испугался.
Не только оттого, что оказался невесть где, вдали от комфортного привычного родного дома, из которого редко выходил, довольствуясь своим внутренним миром, плодами цивилизации и дистанционным общением с коллегами и поклонниками.
Нет!
Он испугался потому, что оказался в НАСТОЯЩЕМ мире, точь-в-точь таком, который создавал и в котором МЕНЬШЕ ВСЕГО ХОТЕЛ БЫ оказаться. Или даже БОЛЬШЕ ВСЕГО НЕ ХОТЕЛ!
Но был здесь.
И все здесь было таким, как он представлял, но и не таким одновременно!
Нет, он не начал чувствовать себя персонажем этого мира! Он чувствовал себя самим собой, наказанным жестоко и коварно за мнимую вину. Причем наказанным таким способом, какой сам подсказал коварному палачу. Исключительная жестокость и особый цинизм палача заставили колени Художника подломиться. Безысходность этого мира обрушилась на него.
И он сел на грязную и твердую поверхность.
Кривоватые мостики. Нелепые и уродливые.
Покосившиеся решетчатые мачты с болезненно режущими глаз, источниками света…
Брошенные грубые механизмы с полу выпотрошенными внутренностями.
Выпирающие из земли трубы…
Кладбище цивилизации!
Неопрятная смерть всего святого. И грешного, и какого угодно…
А над всем этим — мрачное, сочащееся моросью небо, без единого просвета, за которым не может быть солнца…
В полгоризонта встает кровавое дрожащее зарево…
Все было так… И не так. Страшнее…
Все детали «полотна» жили своей собственной жизнью, которая была хуже смерти.
