Как ни странно, у этой пятиэтажки имелся лифт во внешней остекленной пристройке, прозванной в народе «градусником».
Но хрущоба, с лифтом или без лифта, от этого не перестала быть хрущобой.
Именно благодаря последнему обстоятельству, обменяв двухкомнатную квартиру, где он жил с детства, на однокомнатную здесь, Сашка смог на доплату похоронить после автокатастрофы родителей. И еще отдать деньги за вторую разбитую машину…
Оставшийся целым и почти невредимым другой участник столкновения оказался каким-то деятелем в какой-то бригаде. Не настолько мелким, чтоб братва ему сказала «твои проблемы — ты решай», но и не настолько крутым, чтобы сделать широкий жест и отпустить Воронкова «с миром».
Переться на самый верх пешком не хотелось, и поэтому Сашка нажал на кнопку около забранной решеткой железной двери. Наверху что-то лязгнуло, брякнуло, но лифт, висящий где-то этаже на четвертом, двигаться не пожелал.
Пришлось все же подниматься на своих двоих, причем, не иначе в издевательство, когда Сашка добрался до середины пути, лифт как ни в чем не бывало взвыл и поехал вниз.
«Ну, все не слава богу!» — раздосадованно думал он, ковыряя ключом заевший замок, и, открыв дверь, убедился в справедливости своих мыслей. Крохотный коридорчик не мешал взгляду сразу окинуть чуть не всю маленькую квартиру разом и отметить новую деталь пейзажа: темное пятно на потолке в углу комнаты. По краям пятна шла подозрительного желтоватого цвета кайма, а по обоям вниз спускались уже откровенно ржавые потеки. На полу и на столе, сохранившем в неприкосновенности сервировку поспешного холостяцкого завтрака (чайник, заварник, грязная чашка, початая пачка рафинада и пустая банка из-под шпрот) тоже были пятна.
— Ну, гадство… Дождя ж не было! — вслух произнес Воронков, обращаясь то ли к собаке, то ли к тряпичной кукле, сидящей верхом на заварочном чайнике. Джой смешно наклонил голову и что-то буркнул, а кукла ничего не сказала, а лишь внимательно и недобро глянула на Сашку.
«Чего-чего? Опять?!» — и Воронков, повернувшись к безрадостной картине спиной, пошел на кухню, где вытряхнул в раковину ту самую мороженую щуку, купленную им в пику самому себе. Противное ощущение оставалось, и он вернулся в комнату — для этого всего-то нужно было сделать три шага по жалкому подобию коридора.
— Ладно, рыбу я, положим, съем, и все тут. А с тобой что делать? — поинтересовался он у куклы. Та снова промолчала, но взглянула уже откровенно враждебно. Нет, кроме шуток! Совершенно точно, взглянула! И ничего хорошего этот взгляд не сулил — словно эта кукла точно знала, что впереди Сашку ожидает еще какая-то пакость, и ей, кукле, хотелось бы посмотреть, достаточно ли плохо ему будет, или придется придумать что-то еще.
