Сашка представил себе эту картину и усмехнулся — нет, это вряд ли. В конце концов, именно он этот станок за свои деньги перевез со свалки, починил, настроил… С кем — с кем, а с фрезерным можно будет договориться.
Огибать дежурку было неохота, и поэтому он вошел туда через мастерскую, вновь воспользовавшись проемом, образовавшимся на месте Двери. Нащупав выключатель, Воронков повернул его, лампы дневного света неуверенно замерцали, а потом зажглись вполне нормальным светом, словно стеклянный луч и не гасил их совсем недавно.
Станки и инструменты находились все на своих местах, ничто не проявляло враждебной оживленности, и Сашка с облегченным; вздохом уселся на табурет — все-таки, заходя сюда, он побаивался какой-нибудь очередной пакости.
Странно… Прошло всего лишь два дня… Или уже три? Воронков подсчитал внимательно: да, трое суток с тех пор, когда он, стоя посреди этой мастерской, заканчивал сборку «Мангуста» и был счастлив, словно Господь Бог на пятый день творения. И как расплата за это, с тех пор потянулись нелепые и пугающие события…
Он с сомнением глянул на «Мангуста» и сказал вслух:
— А может, и правда, все из-за тебя, а, железяка? Например, созданием такого оружия я превысил барьер, положенный мирозданием человеку, и теперь его силы ополчились на меня… М-да, интересно, я могу хоть что-нибудь сам придумать, не вспоминая книжные сюжеты? Да и глупости это все, конечно.
— Отнюдь не глупости. Но в данном случае действительно неверно, — неожиданно раздался за спиной Воронкова низкий голос альбиноски.
Не думая, что он делает, Сашка с места прыгнул вперед — к тому самому притащенному со свалки фрезерному станку. Приземляясь, он свободной рукой ухватился за один из штурвальчиков, и его развернуло спиной к станине, а лицом к остальной мастерской.
Взгляд лихорадочно метнулся от одной стены к другой. Да где же она, черт возьми?!
Прошлогодний календарь, висящий над верстаком, сохранил свои размеры, но цвета его изменились — именно это в первый момент привлекло к себе внимание, и лишь мгновение спустя Сашка понял, что изображение тоже новое. Вместо розовотелой, пышногрудой красотки с алой розой в волосах на плакате теперь красовалась Альба, стоящая на диком утесе, а фоном была уходящая вдаль сине-зеленая равнина. Изображение — если это только было изображение — казалось на диво тонко выполненным и объемным, как будто на месте календаря в стене появилось окно без стекла.
— Ты, сука… — начал было Сашка, и запнулся, не зная, что бы такого и сказать-то.
