Воронков выстрелил еще раз и еще. Видимого вреда «медведю» это не принесло — коротко вспыхивая при ударе, пули выбивали из него фонтаны серого крошева, образуя в его «шкуре» пробоины величиной с ладонь каждая, но асфальт вокруг них сразу расплавлялся и тут же оплывал, затягивая рану.
Сам «медведь» на выстрелы не реагировал никак, а все топтался на месте, постепенно наводя свою голову на Сашку. Джой зарычал на высокой ноте, готовый броситься вперед, чего бы ему это ни стоило, и Воронков быстро прикрикнул на него:
— Стоять, назад! Назад, я сказал! — с этими словами он и сам сделал несколько шагов, отступая.
«Асфальтовый медведь» покачнулся, а потом сделал шаг в его сторону. Разворачивался он, может быть, и неуклюже, но вот двигаться по прямой у него вполне получалось — за один шаг он приблизился к Воронкову настолько, что тот кожей лица ощутил пышущий от «медведя» жар, даром что их разделяло метров двадцать.
И вновь, как и тогда в темном переулке, сознание Воронкова раздвоилось. Инстинкт самосохранения властно скомандовал телу — «Удирай во все лопатки!», а здравый смысл… На этот раз здравый смысл не отказывался верить в происходящее, а занялся своим прямым делом, быстро анализируя увиденное.
«Медведь» подал туловище вперед и двинулся на Сашку снова. У того был выбор — бежать от него по прямой или уклониться в сторону. Игнорируя инстинктивный порыв броситься наутек очертя голову, Воронков отпрянул в сторону и оказался прав: горячий ветер чуть не опалил ему волосы, когда «медведь» с совершенно невероятной скоростью пронесся мимо, оставляя в асфальте глубокие вмятины, из которых поднимался пар, и завоняло горелым. Звук его бега был на удивление тихим и мягким — словно огромные лапы заканчивались ватными подушками.
«Ага… — Воронков остановился, наблюдая, как существо, кое-как затормозив, опять начало разворачиваться к нему. — Значит, бегаем мы быстро, а поворачиваем медленно. А на выстрелы нам наплевать… Ну что же, тогда побегаем, пока ничего другого не сообразится. Интересно, почему я не так уж и боюсь эту скотину?»
Страх, конечно, был — но это был страх правильный, так сказать конструктивный. Отнюдь не то ослепляющее и парализующее чувство, из-за которого люди умирают в море на спасательных плотах, даже не притронувшись к аварийному пайку, и из-за которого тысяча здоровых мужиков-пленных подчиняются командам конвоя в составе двух автоматчиков и одной собаки.
Воронков вполне ощущал угрозу, исходящую от неуклюжего «медведя», но он, видимо, уже прошел ту стадию, когда все непонятное и угрожающее способно убить в человеке волю к сознательному сопротивлению. Здравый смысл наконец-то взял бразды правления в свои руки, а голос инстинктов вновь, как и прежде, стал исключительно совещательным.
