Поэтому я расскажу им об этом ужасном декабре, который для них наступит через девять лет…
2 декабря 2150 года. Я стар, очень стар, мне сто десять лет. Мое искалеченное временем тело лежит на больничной койке между чистыми белыми простынями. Легкие, сердце, сосуды, органы — все отказывается служить мне. Только разум неизменен, разум младенца-ребенка-юноши-муж- чины-старика. С их точки зрения, я умираю. После этого дня, 2 декабря 2150 года, все мое тело больше не будет существовать. Для меня время после этой даты столь же пусто, как и время до 3 апреля 2040 года в другом темпоральном направлении.
В каком-то смысле я действительно умираю. Но в другом — я бессмертен. Искра моего сознания никогда не погаснет. Мой разум не ведает конца, потому что у него нет ни начала, ни завершения. Я существую внутри одного мгновения, которое длится бесконечно, но в границах ста десяти лет.
Представьте, что моя жизнь — это глава в книге вечности, книге без первой и последней страниц. Глава, то есть мой жизненный цикл, занимает сто десять страниц. У нее есть начало и конец, но сама она существует столько же, сколько существует книга, бесконечная книга вечности.
Или же представьте мою жизнь в виде линейки длиной сто десять сантиметров. Линейка «начинается» на единице и «кончается» на цифре сто десять. Но «начало» и «конец» относится к длине, а не к существованию линейки.
Я умираю. Я ощущаю смерть как процесс, а не результат. Смерть — это отсутствие ощущений. Она никогда не сможет меня настигнуть.
Для меня, 2 декабря 2150 года — всего лишь значимая область времени, темная стена, конечная точка, за которой все скрыто. Другая стена расположена 3 апреля 2040 года.
3 апреля 2040 года. Нечто внезапно обрывается, не-ничто столь же внезапно начинается. Я рождаюсь. Что для меня означает «родиться»? Что я могу вам сказать? И сможете ли вы меня понять? Моя жизнь, весь отрезок в сто десять лет, возникает сразу, мгновенно. В миг рождения я одновременно нахожусь и в моменте смерти, и во всех моментах между ними. Я появляюсь из лона матери и вижу свою жизнь так, как вы видите картину или некий сложный ландшафт — сразу и целиком. Я вижу свое странное младенчество, всю его непостижимость, когда я появляюсь на свет, уже прекрасно владея английским и не говорю на нем хорошо лишь из-за пока что недоразвитого голосового аппарата, когда, едва появившись из материнского лона, начинаю требовать, чтобы корабль, прилетевший с Тау Кита 8 сентября 2050 года был подвергнут карантину, и одновременно знаю, что мои призывы напрасны, ведь они были напрасными, будут напрасными, уже напрасны, и, зная в момент своего рождения, что я есть, был и буду всем тем, кем я когда-то был/есть/буду, не смогу абсолютно ничего во всем этом изменить.
