Три платья, которые Маджиде принесла с собой в чемодане, теперь висели в шкафу с зеркальной дверцей. Она решила надеть шерстяное вишневое с бархатной оторочкой по воротнику. Правда, странно было щеголять в шерстяном платье среди лета, но когда она уезжала из Балыкесира, начиналась зима; ей сшили только зимние платья, попросить же денег на летнюю одежду она так и не успела.
Вздохнув, молодая женщина надела вишневое платье и села на стул. Положив ногу на ногу, тщательно заштопала чулки, и, натянув их на ступню, чуть подоткнула носок, чтобы штопка не вылезала из туфель.
Потом причесалась, не смачивая волос, взяла в руки свою единственную шляпу, долго ее разглядывала и в конце концов решила пойти без нее.
Омер и Маджиде вышли на улицу. Было еще слишком рано, и они решили немного прогуляться. Свернув с людного проспекта, они очутились на широком бульваре, тенистом и почти безлюдном. И оба подумали об одном и том же: что даже в прогулках по раскаленному летним зноем городу есть своя прелесть.
- Почему мы так редко ходим гулять? - пробормотал Омер. - Я день-деньской торчу на почте, ты - в пансионе. Так и зачахнуть недолго. Давай хоть немного гулять каждый вечер.
Маджиде не отвечала. Ею неожиданно овладели воспоминания о событиях последних двух месяцев, начиная с первой встречи с Омером и кончая нынешним вечером. Она молча смотрела на его профиль, радуясь тому, что они вместе, что ближе друг друга для них никого нет на свете.
Волосы свешивались ему на лоб, очки запотели, а губы, как всегда во время речи, красиво округлялись. Для Маджиде он был самым красивым, самым привлекательным мужчиной из всех, кого она видела. Пусть она изведала горькую нужду за время их совместной жизни, пусть лишилась своих девичьих иллюзий, но она любит Омера и не допускает мысли о разлуке. «Я знаю все его недостатки и заранее прощаю их ему», - подумала Маджиде. Омер тоже притих, погруженный в свои мысли. Она сжала его руку, их взгляды встретились. Губы Маджиде слегка подрагивали от волнения. Омер ничего не замечал.
- Ну, пойдем, - сказал он. - Мы можем опоздать.
Они вошли в один из садиков, расположенных между площадью Таксим и кварталом Харбие, и довольно долго шли по усыпанной песком дорожке, пока не услышали приглушенные звуки музыки и высокий женский голос. Перед небольшой сценой стояли крытые белыми скатертями круглые металлические столики. Издали эта картина напоминала лужайку, поросшую ромашками. Почти все столы были заняты. Толстые дамочки не первой молодости с любопытством глазели по сторонам, придерживая свои широкополые шляпы затянутыми в белые перчатки руками. Рядом с ними чинно сидели их доченьки, тринадцати-четырнадцатилетние скромницы, однако вполне искушенные в искусстве кокетничанья. Мальчишки были еще моложе, им было скучно, они капризничали и приставали к матерям и старшим сестрам. Отцы семейств вообще не слушали музыку - то ли им было некогда, то ли они не считали это обязательным. Они поминутно подзывали официантов, кого-то высматривали за соседними столиками, указывали друг другу или женам на кого-то пальцами и в полный голос переговаривались. Утомившись от разглядывания публики, они принимались за просмотр счетов и с сомнением спрашивали: «Послушайте, сколько порций сыра мы заказывали?» Не дожавшись ответа, снова углублялись в подсчеты или подзывали официанта.
