Именно меня, который всю жизнь гордился своей независимостью от материальных благ! Несчастная пара шелковых чулок! О господи! Пара чулок… Впрочем, дело не просто в них. Все гораздо сложнее. Случившееся в магазине тем более безобразно, что произошло как будто против моей воли. Потные пальцы, скользкая, сама прячущаяся в ладони ткань. Все это так. Но почему я сразу не положил их на место? Да все потому же - в самой сокровенной части моей души владычествует дьявол. Любой мой проступок - проявление его воли. Может быть, рассказать обо всем Маджиде? Она не поймет. Но сколько можно скрывать от нее? Зачем тогда я привел ее сюда? Зачем затеял все это! Зачем вверг ее в этот ад, если души наши будут разобщены?»
Мысли Омера потеряли связность. После всего пережитого он испытывал разбитость и вялость. Он открыл глаза и в первое мгновение почти ничего не видел - свет лампы ослепил его. Он высвободил руки, все еще лежавшие в ладонях жены, немного посидел, безразлично и отрешенно глядя на нее, и вдруг, неожиданно для себя самого, почувствовал, что губы его складываются в улыбку. А ведь он думал, что уже навсегда разучился улыбаться! И тем не менее вот она, улыбка, омывает его лицо, как теплая вода.
И тотчас же свет озарил лицо Маджиде, хотя весь ее вид говорил о том, что она все еще встревожена.
- Когда ты мне расскажешь все, о чем ты думаешь, что тебя мучает? - спросила она. - Я же вижу, как ты терзаешься. Я слишком тебя люблю, чтобы оставаться безразличной к этому.
От Омера не ускользнуло, что в ее словах, в общем-то мягких и нежных, скрыт горький упрек. Это его задело за живое, и он едва не вспылил опять.
- Ты права. Я должен раскрыть перед тобой все неприглядные стороны своего характера. Только, боюсь, ты станешь после этого… - Он не решался закончить фразу словами: «презирать меня» или «брезговать мною». Несмотря на то, что в душе он был способен на крайние формы самоуничижения, в выборе слов он оставался весьма осмотрителен. Но он тут же подумал, что сейчас не до ложного самолюбия, и с грубой прямотой произнес: - Я боюсь, что ты станешь презирать меня, брезговать мною и даже бояться!
Маджиде с недоверием посмотрела на мужа.
- Не думаю, - тихо сказала она. И добавила, словно поясняя: - Не думаю, чтобы ты мог совершить что-либо постыдное…
Омер мгновенно переменился. Лицо его приняло прежнее отчужденное выражение.
- Значит, если я расскажу тебе и ты убедишься… - проговорил он.
Он не в силах был продолжать: снова не мог подыскать подходящего слова. Маджиде выжидательно смотрела на него.
