– Главное, госпожа Шкарпеткина, – загибаясь от мучений и накатывающего на него приступа хохота, сказал Карпатов, – чтобы вы правильно поняли, в какой желудок попал этот гнусный окурок.
– В какой? – заинтересовалась Анюта.
– В мой! В мой желудок попал окурок, который я проглотил из-за вашей подруги Катерины.
– Так бы сразу и сказал, – вздохнула с облегчением Анюта, – а то – представь Семена с окурком! Как будто я его без окурка когда-нибудь видела, он даже в постели курит, ирод табачный. – Она внимательно оглядела писателя и направилась в дом. – Пей! – Анюта сунула ему в руки бидон с молоком. – Пей, сколько влезет, хорошенько пей.
– Правильно, – обрадовался Карпатов, – как я сразу не подумал, что молоко служит противоядием.
Он схватил бидон и принялся пить. В его отравленный никотином желудок влезло два литра. Карпатов откинулся на скамейке и довольно вытер губы.
– Хорошее молоко, холодненькое, – сказал он. – Прямо из холодильника?
– Не, – Анюта отрицательно покачала головой, – из погреба. Но оно и там хорошо охлаждается. Я бабкиным методом действую.
– Это каким же? – роясь в кармане в поисках сигареты, поинтересовался писатель, которому значительно полегчало.
– Кладу лягушку в бидон с молоком, – невозмутимо поделилась Анюта, – и жду. Она там сидит, молоко через себя перерабатывает и охлаждает.
– И ты мне… – Карпатов явственно ощутил позыв к рвотному рефлексу, – дала молоко с лягушкой?!
– Ну, что ты, милок, лягушку-то я вытащила, она мне еще пригодится.
– А! А! – закричал писатель, хватаясь за горло и озираясь в поисках отхожего места.
– Городские такие хлипкие и на желудок, и на нервы, – Анюта проводила писателя насмешливым взглядом. – А доверчивые-то, доверчивые, всяким сказкам верят. Как будто мы деревня темная и холодильниками пользоваться не умеем.
– Ну, что? Освободил желудок от окурка с молоком? – Анюта подала побледневшему Карпатову полотенце и направила к умывальнику. – Всего делов-то. Уж не знаю, какое молоко противоядие, а вот рвотное – отличное. Зубы дома почисть, мало ли, целоваться придется, – брякнула она, не подумав.
– Ни за что! – взбеленился писатель. – Никогда! Только через мой труп!
– Ну, с трупом целоваться – удовольствия мало, уж лучше с бревном.
Карпатов застонал от горьких воспоминаний и опустился на скамейку.
