Утро было теплое, тихое. Неподвижно стояли высокие облака, над островками клубился туман. Влажные от ночной сырости дремали лесистые склоны. Снег давно стаял, в эту зиму его было немного.
Появление рыбы первый заметил Наплавков. Уже много дней он вставал до рассвета, раньше Баранова, и уходил по берегу залива в глубь леса, где находился серный источник. Горячий ключ бил из-под скалы, вода постепенно остывала в отгороженном камнями углублении.
Наплавков шел, чуть прихрамывая, длинные руки почти достигали колен. В этих руках была страшная сила. Промышленные видели, как метал он гарпун, и немного побаивались аккуратного, невысокого, с подстриженной ножницами рано седеющею бородой гарпунщика. Разувшись, Наплавков опускал в самодельный бассейн жилистые, темные ноги, глядел, как поднимаются на воде прозрачные пузыри. Полученный на промыслах ревматизм не давал ему покоя.
От горячей ванны боль утихала. Гарпунщик вытирал вспотевший лоб, распрямлял плечи, затем вынимал из бокового кармана небольшую книжку, обернутую в мягкую лосиную кожу, раскрывал и долго внимательно читал. Изредка усмехался, поднимал голову, смотрел поверх скалы, над которой плыл тонкий пар, потом снова углублялся в книжку.
В это утро Наплавков не дошел до источника. Лесная тропа выходила на морской берег, и за мысом, отделявшим крепость от южного пролива, гарпунщик увидел мутную белую полосу, первых птиц, давно уже не появлявшихся возле селения. Он крикнул и побежал назад, к форту. Он забыл о больных ногах, о целебном ключе, обо всем. Шла рыба, нельзя было терять ни одной минуты.
У ворот он встретил Баранова. Правитель только что выслушал рапорт, стоял нахмуренный и молчаливый. Ночью слегли еще двое из тридцати оставшихся на ногах... Заметив вбежавшего Наплавкова, Баранов даже не обернулся, хотя рассудительный зверобой всегда привлекал его внимание. Сейчас ему было не до него.
— Сельдь, господин правитель!.. — выкрикнул, задыхаясь от усталости и волнения, Наплавков.
Трещотки и сигнальный звон оказались лишними. Едва узнав новость, все население крепости бросилось к берегу.
Короткими неводами, сетками, просто корзинами, сплетенными из светлой индейской травы, черпали сельдь в лодки. Тысячи серебристых тел трепетали в байдарах, нагруженных почти до самых бортов. Рыбы было так много, что упавшее ведро оставалось лежать на поверхности. Люди работали молча, не разгибая спин, забыв об усталости и голоде.
Дым костров, разложенных по берегу женщинами, запахи варева, жареной рыбы, висели над бухтой, манили к себе изголодавшихся людей. Однако никто не бросал работы, русские и алеуты торопливо сваливали рыбу прямо на гальку и снова уходили на лов.
