Но, как это ни удивительно, у Мистраль глаза были вовсе не голубыми. Глубокого синего цвета, опушенные темными длинными ресницами, они придавали облику девушки необычную таинственность.
Взглянув на нее, Эмили спросила себя, почему она решила, будто Мистраль похожа на свою мать, но в это мгновение девушка повернула голову, на ее губах вновь появилась непроизвольная улыбка — и Эмили увидела перед собой не Мистраль, стоявшую у кровати, а Элис, которая светилась от радости и счастья. Однако у Элис глаза были голубыми, весь ее облик неопровержимо свидетельствовал о том, что она была англичанкой и истинной аристократкой.
«Но, — с некоторым недоброжелательством отметила про себя Эмили, — красота Мистраль намного эффектнее». Неожиданное сочетание золотистых волос и темных глаз производило неизгладимое впечатление, на белоснежном лице выделялись сочные и яркие, красиво очерченные губы. Но было в ее облике нечто, не свойственное англичанкам, что заставляло вглядываться в глубину ее темных глаз в попытке разгадать их секрет.
Однако не вызывал сомнения тот факт, что Мистраль была истинной аристократкой, как и ее мать. Все в ней служило доказательством ее высокого происхождения: от гордо вскинутой на изящной шейке головы до крохотных ножек. Девушка двигалась с непередаваемой грацией, ее тонкие длинные пальцы и прямой нос лучше всякой родословной свидетельствовали о том, что в ее жилах течет голубая кровь.
Эмили тихо вздохнула и протянула руку. Мистраль бросилась к ней.
— Здравствуйте, тетя Эмили. Простите, что я так долго спала, но вчера я очень устала. Когда я проснулась, я даже не сразу сообразила, где нахожусь.
Мистраль говорила на великолепном французском.
— Мне хотелось, чтобы ты подольше поспала, дорогая, — ответила Эмили. — Сейчас Жанна принесет тебе завтрак. Ты помнишь Жанну?
Вспорхнув подобно ласточке, Мистраль кинулась к Жанне.
— Конечно, я помню тебя, — воскликнула она. — Я помню те конфеты, которыми ты угощала меня, когда расчесывала мне волосы. Как я скучала и по этим леденцам, и по тебе, когда первый раз оказалась в Конвенте. Мне пришлось причесываться самой — я буквально возненавидела свои волосы: Длинные, все время путались! Меня так и подмывало их обрезать.
— О Боже, мадемуазель, это было бы самым настоящим преступлением! — вскричала засветившаяся от счастья Жанна. — Подумать только, за двенадцать лет вы не забыли меня! Ах! Но вы всегда были самой ласковой девочкой во всей Бретани!
