Единственной возможностью объяснить левый радикализм является его понимание как неортодоксального и спонтанного обращения к Традиции в ее телеологическом, эсхатологическом аспекте. Дело в том, что Традиция рассматривает не только прошлое и настоящее как нечто строго определенное и неизменное, но относится точно так же и к будущему. На этом основаны все учения о Конце Света, которые наличествуют во всех религиях без исключения.
Таким образом, традиционализм помимо консерватизма может выражаться и в эсхатологизме, т.е. в отношении к будущему как к необходимой и предустановленной, уже существующей в духовном мире реальности. И эта эсхатологическая реальность, рассматриваемая чаще всего как восстановление Золотого Века, которое последует за чередой апокалиптических катастроф, настолько же реальна и очевидна для человека Традиции, как и повествование о событиях прошлого или информация о том, что происходит в настоящий момент.
Иными словами, объяснить феномен левого экстремизма можно только разоблачив его эсхатологическую, а следовательно, почти традиционную природу. Хотя при этом, эсхатологический детерминизм левых радикалов и выражается почти всегда на шифрованном, марксистском, внешне «современном» материалистически–экономическом языке.
В конечном счете, левые террористы под тезисом «классовой борьбы» понимают то же манихейское расистское разделение человечества на два лагеря — на детей света и детей тьмы — как и радикальные консерваторы, рассматривающие борьбу против современного мира как сражение со слугами антихриста, с одержимыми нечистым духом. Левый экстремизм, таким образом, смыкается с правым не в силу сходства методов или даже экзистенциальных типов, но на основании того, что оба эти ветви представляют собой современную внешне, но антисовременную внутренне, линию Традиции, кристаллизовавшуюся в двух полюсах — в правой ностальгии по золотому веку и в левом экстатическом предвосхищении его возвращения. И для тех и для других есть только один враг–настоящее, современный мир, который отождествляется с максимальным сгущением полуночного мрака, когда лучи заката погасли, а рассвет еще не наступил. Но символично, что и вечерняя и утренняя звезда в традиции называлась одним именем — Афродита у греков, Люцифер у римлян.
Саеdo ergo sum.
Что касается чисто криминального террора, то в силу его редкости и, по большей части, инструментальности он выходит за рамки философского осмысления. Его исследование отсылает нас к довольно общей и сложной теме — о смысле преступности и о ее социальном, историческом и экономическом значении. Лишь разобрав категории преступности и структуру криминального мира, можно понять, чем криминальный террор отличается от налетов, бандитизма и т.д. Это отдельная тема. Не исключено, что в ходе такого исследования категория «криминальный террор» — т.е. захват заложников в обмен на требование денег и т.д. — вообще потеряет самостоятельное значение, так как часть случаев надо будет отнести к побочным проявлениям других видов терроризма, а другую часть — включить в разряд конвенциональных преступлений, типа рэкета.
