— Специалисты нужнее, это так, — поддакнул он военкому. — Тут не поспорить, тут мы с вами согласны. Но только умом, а вот сердцем…
Военком вздохнул устало:
— Ну, насчет сердца — это не по моей части, — вновь вздохнул, счел нужным пояснить: —Просто начальство ваше институтское меня не поймет.
— А если мы его обойдем? — не отступал Фанька. — Если до Москвы достучимся? Кто в Москве мог бы решить? Скажем, если от Ворошилова «добро» будет — отпустите?
Военком рассмеялся — видимо, ценил юмор.
— С Ворошиловым спорить не станем.
Он, военком, просто не знал Фаньку: телеграмма на имя Климентия Ефремовича умчалась в тот же день.
— Не может быть, чтобы не дошла, — убеждал нас Фанька. — А буде дойдет, неужели у маршала поднимется рука написать «нет» сибирякам?
Через трое суток тающий от уважения почтальон вручил Фаньке бланк с красной полосой и грифом — «Правительственная»:
«На усмотрение райкома комсомола. Ворошилов».
…Райком отпустил десятерых.
Сегодня в строю нас двое.
Фанька часта повторяет:
— Ты мой фронтовой побратим, и это братство — на всю жизнь.
И не забывает добавить при этом:
— Если, конечно, Судьбе будет угодно сохранить нам ее.
В окопе мы всегда рядом, в атаке — тоже. Спим на его шинели, укрываясь моей. А отныне еще и котелок один на двоих будет.
И не задумывался я тогда — не было повода задуматься, как все повернется с этим общим котелком.
2
Пополнение влилось, но нас пока придерживали в резерве. Не спешили на передовую перебросить. Имелись, видно, какие-то соображения у командования.
У высшего командования, ясно. В штабе дивизии или еще повыше.
Что касается ротного начальства, тут сами ничего толком не знали. Единственная их забота донимала — как обеспечить нашему брату стопроцентную занятость. Чтобы, значит, безделье не подточило моральный дух.
И чтобы фронтового настроя не утратили, не расслабились.
С этой целью организовали усиленную караульную службу. Посты тут, посты там. Да с проверками — не подремлешь!
Этой ночью Фанька нес караул, а поутру завалился спать. Не дожидаясь, когда полевая кухня доставит завтрак.
— Оставишь там чего-ничего, — пробурчал, засыпая. — И сухари на меня получи… Не забудь!
Сегодня, однако, снабженец порадовал не сухарями — свежеиспеченным хлебом.
В нашем взводе хлеб делил, как правило, Санёк Старичев. Всем представлялось, будто у него самый надежный глазомер.
Порезав хлеб, Санёк раскладывал его на шинели, просил кого-нибудь из нас отвернуться и, тыча пальцем в одну порцию за другой, спрашивал: «Кому?»
