Когда он почти скрылся из виду, Аманда наконец нашла в себе силы прокричать:
— Спасибо, спасибо! Простите меня!
Но ее уже не услышали.
Путь домой, долгий, одинокий, трудный путь, наконец закончился.
Традиционное прощание с очередной кандидатурой. Но кто виной на этот раз? Аманда долго, долго, долго вглядывалась в замкнутое лицо смуглого очкарика. Так это ты целовал меня? Ты? Почему ты не начал с этого? Я бы не дала тебе убежать. Она поцеловала фотографию.
Это было все, что ей оставалось от Мориса. От Мориса Субиза, гаитянца, который так и не стал женихом американской девушки.
Большой и вечной американской дуры.
Самая большая дурость, объясняла себе Аманда, деловым шагом направляясь к месту надежд, ставшему эшафотом длиной в неделю, это даже не то, что мне так и не увидеть счастья, а то, что, скорее всего, придется либо остаться старой девой, либо отдать себя первому попавшемуся придурку. О том, что бывает счастье замужества или материнства, или хотя бы просто мужского плеча, в которое можно уткнуться, пусть иногда, думать было совсем невыносимо. Но думалось — вопреки всякой логике, боли и чувствам.
Может быть, поэтому Аманда каким-то внутренним органом ощутила необычные вибрации в голове ее сегодняшнего помощника по лагерю — алжирца Эрвинна. До этого дня ей как-то было не до него, да и не очень доверяла она этим метисам. Но бледнолицые не оправдали надежд. Эрвинн же сегодня показался очень приятным мужчиной. И усердным подчиненным.
Аманде вновь захотелось попытать себя в роли шеф-повара. Эрвинн считал себя чрезвычайно сведущим в гастрономических делах и действительно разбирался в тонкостях ароматов и специй, пожалуй, получше Шарля. Почуяв интерес к себе, он охотно распустил все свои павлиньи перья, и готовка обеда перешла в такую увлекательную беседу, что Аманда в первый раз искренне пожалела, что этим нельзя было заниматься вечно.
К концу работы Аманде уже нравилось в Эрвинне все: и слегка гортанный голос, и своеобразная сноровистость движений, и даже то, что он как-то незаметно начал управлять разговором и работой. Ей оставалось лишь спрашивать, поддакивать и подчиняться. И это оказалось так приятно, что, когда алжирец как бы случайно взял ее за руку, Аманда не отшатнулась.
Эрвинн, впрочем, тут же выпустил девичью руку с прекрасно ухоженными ногтями, бархатной кожей и тонкими золотыми браслетами, но Аманда почувствовала всем, что было в ней женского, что ее руки произвели должное впечатление. Она была бы не против, если бы их поцеловали. Но Эрвинн не торопился проявлять дальнейшую инициативу.
