Он сказала это так, будто у нее за спиной навалены были такие золотые горы любви, что можно было кидаться ею налево и направо, не жалея. Как будто это была сахарная пудра: кто же расстраивается, если, украшая пирог, просыплет немного белого порошка на пол. По идее, этот дружеский жест Эрин должна была бы воспринять так же легко и весело, как Белла, подарившая ей камешек, но она почему-то почувствовал себя в этот момент скорее полом, чем пирогом. И в ту же секунду, едва осела беззаботно-сладкая пыльца произнесенных Беллой слов, Эрин поняла: слишком поздно. Ей стало жаль, что она постоянно поощряла Беллу — за кофе, чаем и даже холодной родниковой водой, — как можно подробнее рассказывать о своих ухажерах, бывших и настоящих, в надежде, что болтовня подруги избавит ее от необходимости говорить самой.
Она сжала в ладони камешек: он показался и тяжелым, и легким одновременно. Он значил слишком много, и этого было недостаточно. Теперь она никогда не сможет признаться.
Во время последнего перехода по горам Эрин шла за Беллой. Ее уже не смешило то, как забавно та машет на ходу руками, напротив, она сознательно планировала разойтись с подругой. В любом случае, до окончания университета им оставалось всего несколько недель, а что может быть более естественным для двух университетских подруг, чем постепенное расставание и выбор собственного жизненного пути?
В почти горизонтальных лучах вечернего солнца они выбрались из кустов на шоссе и увидели, что Дерек уже ждет их перед машиной. Белла швырнула рюкзак на землю и бросилась к нему с руками, распростертыми, словно крылья самолета.
— От меня пахнет? — спросила она, поднимая руки. — Я воняю? От меня правда несет?
Он сделал глубокий вдох и скосил глаза, обнюхивая ее подмышку и одновременно притягивая к себе. Ладонь Дерека привычным, как показалось Эрин, жестом легла ей на ягодицу и слегка сжала ее.
Эрин не сомневалась в том, что Дерек любит Беллу. Но, скорее всего, он любил ее по вполне понятным причинам, а не за то, как нежно она баюкает в ладонях чайную чашку, словно боится раздавить нарисованные на ней хрупкие цветы. Не за то, что она подписывает свои электронные письма псевдонимом Тинтиннабула, и не за то, что она так преуспела в искусстве оригами, что может сложить из записки-стикера шесть разных зверюшек. Не за то, что она умеет петь «Звездочка моя, сияй» на латыни и не за то, что она боится грозы, как маленькая. Скорее всего, он полюбил ее за красоту, а не за неповторимое совершенство.
