– Деточка, – спросил я, – ты вообще откуда приехала?
– Чалдоны мы, – сказала Сметанкина, напирая на “о”, и хихикнула.
– Ну и дура, – сказал я.
– Нет, мы и правда в Красноярске живем. На Мангазейской.
“Мангазея” – какое-то знакомое слово. Но я никак не мог сообразить, что оно значит.
– Положим, у меня будет пригласительный. Ну и что?
– Он на двоих, – сказала она и поменяла ноги, теперь под черной поблескивающей тканью торчало левое колено.
Золушка. Хочет на бал. А я вроде феи-крестной. Может, от меня вдобавок требуется превратить ее готический наряд во что-нибудь эдакое, воздушное, розовое, со стразами? Гуччи? Версаче?
– По-моему, ты аферистка. Тебя как зовут?
– Рогнеда, – сказала она очень искренне.
Опять врет. Люська или, там, Зинка. Скорее Зинка.
Но как она меня нашла? Как вышла на меня? Следила за мной? Нет, ерунда! Хотя, может, и не ерунда.
Я встал и пошел к холодильнику, для этого пришлось повернуться к ней спиной, но я старался не упускать из виду ее отражение в черном окне. Но она ничего не делала, по-прежнему сидела за столом и рассматривала чашку. Чашка и правда была хорошая, бело-синяя, старого английского фарфора и досталась мне по дешевке, потому что с надбитым краем. Зато на ее боках были лошади, и карета, и борзые собаки, и дальняя роща…
– Он ушел, когда мне четыре года было, – она не отводила глаз от кареты и бегущих за каретой борзых, – я вроде даже помню что-то… Как сидел за столом, смеялся. Еще футбол любил. И рыбалку.
Настоящий папа, одним словом, подумал я, правда, не для девочек. Для мальчиков. Если бы мой папа любил футбол и рыбалку… Но тогда бы он любил еще и пиво и водку, нет? И ушел бы из семьи, когда мне исполнилось бы четыре года?
В холодильнике завалялся кусочек засохшей копченой колбасы и ломтик покоробленного сыра. Хлеб, как оказалось, заплесневел, но я вынул из морозилки питу и сунул ее в микроволновку. Запах разогретой выпечки потянулся в комнату. Она оторвалась наконец от чашки и обернулась ко мне:
– Не веришь? Он правда мой отец. У меня метрика есть.
– Покажи.
– Я ее с собой не взяла.
– А по паспорту ты кто?
– Остапенко. Маму так зовут. Остапенко Валентина Павловна.
– А тебя как зовут? Зина?
– А пита нагрелась уже? На самом деле – Люся. Но мне Рогнеда больше нравится.
Все-таки Люся. Уже легче.
Я поставил на стол питу и все остальное, и она тут же энергично стала заталкивать в питу сыр. Колбасу, правда, отодвинула:
– Этого не надо. Я веганка.
– Чего?
– Ну, мяса не ем. Принципиально. Животных не ем.
