– Смотрю, вы тоже припозднились, – сказал сосед Леонид Ильич.
Я удивился, что он меня узнал, со спины, в куртке с капюшоном.
Он был в чудном макинтоше, похожем на рыбацкий. Тоже с капюшоном.
Я надеялся, что он обгонит меня и пойдет по своим делам, но он подладил свой шаг к моему и пошел рядом. Теперь вокруг нас двигались, уходя назад и возникая вновь, уже четыре тени.
Я сказал несколько необязательных слов о погоде и наступающей осени – бледный призрак общения с чужаками. Он отозвался в том же духе.
Когда я говорю, мне дискомфортно. Когда молчу – тоже. Мне кажется, собеседник от меня чего-то ждет. Умного или, по крайней мере, любопытного. И, не дождавшись, решит, что я полный урод. И от неловкости я сказал:
– А вам никогда не кажется, что все вокруг ненастоящее?
– В смысле? – спросил он спокойно.
– Ну, как бы нам подсовывают фальшивый образ реальности. Вы видите одно, я – другое…
– Это называется субъективный идеализм, – он аккуратно обошел лужу, – а то и солипсизм. Лично мне симпатичные философские направления. Проверить, видим ли мы одно и то же, нельзя, правда?
С ним было легко разговаривать.
– Нельзя, – согласился я, – но я не о том. Я хочу спросить – по чьей воле?
– То есть кто нам показывает картинку? Нашу субъективную реальность, данную нам в ощущениях?
– Да. Кто?
– Вы все-таки, наверное, писатель, – сказал он, – редакторы такими вопросами обычно не задаются. Только писатели и психи.
Он это сказал необидно, и я не обиделся.
– У вас неприятности? От хорошей жизни никто о таких вещах не думает.
– Не знаю, – сказал я, – Как посмотреть. Это нормально, что твой отец предпочитает тебе совершенно чужого человека?
– В смысле мужчину или женщину?
– В смысле родственника. Только это не родственник. Вообще никто.
– Абсолютно нормально. – Он пожал плечами. – Вы не совпадаете с его образом идеального сына. А чужой человек совпадает, потому что он чужой.
– Это я как раз понимаю. Я не понимаю, что происходит.
– Нормальное состояние, – сказал он, – никто не понимает. Визионеры пытаются понять и сходят с ума. Я не знаю ни одного нормального визионера. Не обращайте внимания, я после лекции обычно много говорю. Растормаживаются речевые центры.
– А я читал вашу работу, – сказал я ни с того ни с сего, – про Ахилла и Гекату. Ваша фамилия – Финке?
– Финке, – сказал он, – да.
Он помолчал. Потом сказал:
– У меня пицца в морозилке. И сыр. И бутылка кьянти. Вы как?
Мы как раз подходили к воротам. Они были черные, мокрые, блестящие, и по ним били плети дикого винограда, черного, мокрого и блестящего.
