Это была красивая светловолосая девчурка, к которой я чувствовал большую симпатию, лучшая подруга моих детских игр. На мне в этот день был в первый раз надет сшитый мамой голубой передничек с белыми полосками и двумя прилаженными спереди большими карманами. Страстно желая показаться Джеммине в новом наряде, я попросил маму отпустить меня вниз поиграть с девочкой. Получив разрешение, я стремглав сбежал по лестнице и в мгновение ока очутился на улице. Но, к моему величайшему огорчению, Джеммины там уже не оказалось. Тогда я перешел на другую сторону улицы и остановился перед корзинами с вишнями. В меня точно вселился злой бес. Торговка фруктами находилась в лавке и не могла меня видеть. Я поднял глаза к окну, из которого только что выглядывала мама и, поскольку жалюзи были закрыты, я вообразил, что она в глубине комнаты занята по хозяйству. |
В один миг я наполнил вишнями один карман в переднике, затем другой, после чего снова перешел на другую сторону улицы и прокрался в дом. Я начал угощаться, спрятавшись за дверью, затем, продолжая есть, стал не торопясь подниматься по лестнице. Вдруг какой-то мужчина с последнего этажа заорал грубым, раскатистым голосом: «Лаудомиааа!». Я содрогнулся от ужаса. Мне показалось, что я слышу самого Людоеда, который хочет меня догнать и поведать всем о моем преступлении. Совесть уже начала мучить меня. Я перестал есть вишни и поспешил вернуться домой. Дверь была еще открыта. Я вбежал на цыпочках, думая спрятаться в маминой комнате. Едва я успел притаиться за бельевым шкафом, как вдруг передо мной выросла мама. Глаза ее метали молнии — она все видела из-за спущенных жалюзи. Голосом дрожащим и прерывающимся она спросила, что я прячу в карманах. Я почувствовал, что погиб. Не зная, что сказать, чтобы как-нибудь оправдаться, я сразу же придумал, что торговка подарила мне вишни. Мама, еще более рассерженная моей ложью, перебила меня и попыталась вытащить мои руки из карманов. Но это ей не удалось, потому, что я с такой силой зажал в кулаках остатки вишен, что превратил их в кашу. На переднике выступили красные пятна, и тяжелые капли, точно кровью, окрасили пол. Тогда мама схватила меня за руку и стащила по лестнице, как игрушку. Я со второго этажа выкатился на улицу, почти не коснувшись земли. Получив от торговки фруктами, у которой она, волнуясь, спросила, дарила ли она мне вишни, отрицательный ответ, мама, глядя мне в глаза, преподала мне такой урок, так меня наказала, что мне никогда в жизни этого не забыть, даже если бы я прожил тысячу лет. Вспоминаю, что через несколько дней после этого случая у меня все еще болели наиболее нежные части моего тела и руки мои распухли и онемели. Мне кажется — это был первый и последний раз, что моя мать меня отколотила.
