Я знала: не может быть, чтобы он нас забыл. В самом деле, он появился, когда мы находились в заточении уже больше двадцати лет, да и после того провели в тюрьме еще почти двадцать. Что значил год по сравнению с этим бесконечно долгим сроком?
Нет, никак нельзя считать запоздалым это письмо, доставленное нам, узникам, с разрешения властей в эту зачумленную, всеми покинутую долину, в самом отдаленном западном углу Тоса, за тридцатью с лишним ри от города Коти…
Дрожа от радости, мы обступили брата и, не отрываясь, следили за его руками, вскрывающими конверт.
«…Девяти лет начал я читать «Малое учение». К тому времени я уже знал, что прежний правитель (так писал он о нашем отце) уже умер, а дети его живут в Сукумо. Об этом мне рассказали по секрету. Впоследствии довелось мне общаться с некоторыми благородными господами, но бывшие вассалы вашей семьи многое испытали за эти годы и потому отказывались отвечать на мои вопросы…»
Из этого письма мы впервые узнали, как относятся во внешнем мире к нашей семье; узнали, что люди до сих пор боятся даже произнести наше имя и что ненависть, преследующая нас, ни в коей мере не смягчилась.
И еще мы узнали, что старания бессердечных людей искоренить страсть к науке, горевшую в душе отца до конца его дней, оказались бессильны, что эта страсть не погасла вместе с ним и его вдохновенное служение науке смогло внушить человеку, родившемуся в год его смерти, глубокое уважение и восхищение.
«…Долгие годы мечтал я, чтобы случай привел меня в Сукумо, и радовался, что наступил день, когда сие заветное желание мое исполнилось. И вот я здесь. Ищу Ваше жилище — оказывается, это хижина в поле; спрашиваю, кто Ваши слуги, — увы, это тюремные стражи… И опечалился я, и вздохнул, и заплакал, и промолвил, скорбя: семнадцать с лишним лет миновало с тех пор, как узнал я о Вас, но еще ни разу не смог повидаться с Вами… О злой, о жестокий рок!
Мне удалось разыскать несколько Ваших стихотворений. Я прочел их. Радостно мне, что не умолк голос Вашего рода, и прискорбно, что столь долго терпите Вы нужду и лишения. Невыразимое волнение стесняет душу, по щекам бегут слезы… Смятенные мысли, как перепутанные стебли в охапке конопли, переполняют сердце…»
Нас сослали в Сукумо, во владения семейства Андо, родного дома нашей бабки госпожи Гэнрин. Понятно, что автор письма уж никак не предполагал, что мы живем в такой глуши, в жилище, больше похожем на логово лисиц или барсуков, чем на людское жилье, и вдобавок под непрерывным надзором стражи. «Позвольте хоть повидаться с ними, молча посмотреть на них, если невозможно поговорить», — просил он, но ему отказали…
