Повернув пони на широкую дорогу, которая вела к давильне, и время от времени приглядывая за ним, Нино смотрел на Веру поверх головы ее сына, а она, чувствуя на себе его взгляд, терялась и слабела, понимая, что у нее нет сил воспрепятствовать тому, что с неизбежностью надвигалось на нее.
— Мне придется уехать в город на несколько дней. Завтра, — сказал он, как будто извиняясь за то, что откладывает разговор об их непонятной и не нуждающейся в словах близости. — Я вернусь, когда поспеет виноград… Самое позднее, в четверг. Если я вам понадоблюсь, немедленно звоните.
В общем-то он не сказал ничего особенного, как ничего особенного не было в его прикосновении, когда они желали друг другу «доброй ночи» накануне, однако у Веры было ощущение, будто он страстно и долго целовал ее… Ничего не поделаешь, решила она. Мы соединимся… нравится мне это или нет, думала она, трепеща от страха. Лучше сказать, мы вновь соединимся.
В те дни, что Нино провел в Турине, Вера постоянно испытывала раздражение, растерянность, тоску. Понемногу она привыкла к своей роли невестки в семье Манчини. Слуги полюбили ее, наиболее могущественные члены семьи приняли как свою, и она все дни напролет бродила по великолепному дому и по саду, где родился и провел детство ее покойный муж.
Однако она не позволяла себе расслабиться. Внутренний голос нашептывал ей, что если она слишком отпустит вожжи, то падет жертвой опасности, которая пока ей неизвестна.
Каждое утро после завтрака она и Джулио наносили визит Лоренцо в его спальне. Стараясь держаться в тени, насколько это было возможно, она подбадривала сына, если он запинался или боялся задать какой-нибудь вопрос. Старик рассказывал ему много интересного и временами не мог удержаться от взрывов обожания, которые поначалу пугали мальчика. Правда, он постепенно привыкал к ним и чувствовал себя раз от раза все свободнее.
С точки зрения Веры, которая как бы совмещала в себе наблюдателя и судью, чувства Лоренцо было нетрудно понять. Он явно полюбил малыша, увидев в нем свое бессмертие. Может быть, мальчик даже заменил ему сына, которого он безжалостно выгнал из дому. Как бы то ни было, их визиты оказались для него лучшим лекарством. К среде старый магнат окреп настолько, что целый час провел на балконе, беседуя со своим внуком.
Днем, когда Джулио спал, Вера бродила вокруг дома, делая зарисовки. Она постоянно ловила себя на том, что ее влечет к себе конюшня, и вспоминала рисунок, который сделала еще в Чикаго после посещения музея. Мужчина на портрете, несомненно, был из этих мест. Он жил на этой вилле… Теперь я тоже живу тут, думала Вера, не зная, как связать вместе эти два факта. С тех пор как она ступила на землю Италии, ее жизнь в Чикаго словно ушла на задний план, перестала быть важной для нее и в какой-то момент она обнаружила, что живет как будто в другом измерении и даже стала как будто совсем другим человеком.
