Было около 11 часов утра когда я, закончив необходимые приготовления, готовился выйти из дому. Микрофон трансляционной сети я не включал и мой покой не был нарушен. В коридоре раздался телефонный. звонок. Я взял трубку. Звонил мой приятель….
— Слушай, как же быть? — после неизбежных приветствий сказал он. — Пойдем мы сегодня или нет? У меня от всего этого ум за разум зашел… — А в чем дело? — спросил я недоумевающе.
— Да, что ты? Разве тебе ничего неизвестно?….
— Нет….
— Да ведь — война с Германией!
— Что?… Как?…
— Да, вот так!.. Включи радио и послушай. Сейчас будут передавать речь Молотова.
И в двух словах он мне изложил события, происшедшие в ночь с 21 на 22 июня 1941 года.
После начала второй мировой войны, я часто думал о возможности столкновения СССР с Германией и теоретически эта новость не могла меня поразить. Но неожиданное исполнение предполагаемого все же потрясло меня.
Перекинувшись несколькими незначительными фразами с приятелем (ибо по существу обсуждать случившееся было небезопасно), и сговорившись в «последний раз» пойти в театр, мы прекратили разговор.
Оставшись один я включил радио. Передавали речь Молотова. В ней явно чувствовалась полнейшая растерянность. Призывы к защите родины от неожиданно напавшего врага и заявленье о безусловной победе СССР звучали как то подавленно и тускло, без обычной самоуверенности, столь свойственной вождям большевизма.
Я слушал и разноречивые чувства овладевали мною. Естественный ужас перед войной, перед теми страданиями и теми колоссальными жертвами, которые должен будет принести народ в этой войне, перед морем слез и горя, которые ожидали всех нас, перед перспективой всеобщего окончательного разорения, сочетался с надеждой, что война внесет коренные изменения в политический режим сталинской диктатуры и избавит страну от того страшного и жестокого гнета, в котором она находилась уже много лет. Не даст ли война, наконец, освобождение тем 20 миллионам заключенных, которые в это время находились в советских концлагерях? Не явится ли сегодняшний день началом возрождения России?…
Мне представилась вновь свободная национальная Россия; именно Россия, а не СССР, снова свободный народ, строющий свою нормальную, человеческую жизнь.
И почти одновременно с этим закралась тревога. А так ли это? Не несет ли война вместо освобождения, что-нибудь еще худшее? Никто из нас никогда не читал «Мейн Кампф». О германском нацизме или итальянском фашизме советские люди толком ничего не знали. Строгая цензура запрещала все, что только могла из иностранной литературы… Сведениям же, которые все мы черпали из советской прессы и кинофильмов, мы привыкли не верить, зная их тенденциозность и односторонность и обычно представляли все «наоборот».
