Виктория почувствовала, что все больше замерзает. Она надела в тот вечер, непонятно по какой причине, самое неподходящее платье, без рукавов, слишком легкое для зимнего шотландского вечера. Такое платье подходит к загорелым рукам и босоножкам.
Ты сливки в моем кофе,
Ты молоко в моем чае…
Виктория поежилась и, пытаясь согреться, обняла себя за плечи. Джон Данбит тихо спросил ее, не замерзла ли она. Виктория, поняв, что он наблюдает за ней, почувствовала себя неуютно. Она опустила руки на колени и кивнула, давая понять, что не хочет мешать Родди.
Джон вынул руки из карманов и подошел к ней, сдернув покрывало с кресла во французском стиле из розового дерева. Он превратил покрывало в подобие шали и накинул его ей на плечи так, что она утонула в складках старой, мягкой, хлопковой ткани, уютной и приятной на ощупь.
Он не вернулся к камину, а устроился на другой ручке кресла, положив руку на спинку. Его близость успокаивала так же, как покрывало, которое он на нее накинул, и скоро Виктории уже было тепло.
Родди наконец остановился, чтобы перевести дух и отхлебнуть глоток из стоявшего перед ним на рояле стакана.
— Ну, наверное, довольно, — обратился он ко всем присутствующим.
Но Джон возразил:
— Нет, так не пойдет. Ты еще не спел «Не уезжай, моя милая».
Родди, нахмурившись, взглянул через плечо на племянника.
— Когда ты слышал, как я пою эту старую песню?
— По-моему, когда мне было лет пять. Отец тоже любил ее петь.
Родди улыбнулся.
— До чего же ты сентиментален, дружок.
Он повернулся к роялю, и неуютные стены пустой призрачной гостиной наполнились звуками старинного шотландского вальса.
Приходит лето,
И дивно зацветают деревья.
И дикий горный тимьян
Вырастает вокруг цветущего вереска.
Пойдешь ли ты со мной, моя милая?
Я построю замок для любимой,
И рядом будет прозрачный фонтан,
И на него я сложу
Все цветы, что растут в горах.
Пойдешь ли ты со мной, моя милая?
А если моя верная любовь покинет меня,
Я, конечно, найду другую
Там, где дикий горный тимьян
Растет вокруг цветущего вереска.
Пойдешь ли ты со мной, моя милая?
Было десять часов утра священного дня отдохновения. Снова поднялся с моря северо-восточный ветер, свежий, холодный, пронизывающий насквозь. Высоко в небе плыли облака, и в промежутках между ними изредка проглядывало нежно-голубое, как яйцо малиновки, небо. Трудно было поверить, что еще вчера они нежились у водопада на солнышке, предвкушая скорый приход весны.
Джон Данбит сидел у печи на кухне в доме Гатри и пил чай. Кухня казалась уютным гнездышком. В печи красновато поблескивал огонь, а толстые стены и тщательно закрытые окна защищали от неистового ветра. Пахло горящим торфом, и к этому запаху примешивался аппетитный аромат тихо кипящего на плите бульона. Стол в центре комнаты был уже накрыт к обеду.
