— Тридцать лет?! — с безмерным уважением сказал один из таможенников.
Его товарищ оказался более практичным:
— Документы есть?
— А как же! Сызрань, подай господину документы…
Смош оставил мою шею и, перегнувшись через стол, передал таможеннику знакомую пачку ветоши.
— Только осторожней, господа, — строго сказал Смош. — Эти документы помнят Империю! Это были времена, когда люди знали толк в прекрасном и могли достойно его оценить…
Но Капитана никто не слушал: теперь таможенники разглядывали бумаги ювелира. А я вернулся к своей бутылке. Как же так? Такая красивая этикетка! И без надписи…
— Водительское удостоверение, техпаспорт? — спросил через минуту кто-то из фуражек.
На него зашикали даже береты:
— Какие документы, Рамзай? Тридцать лет!
— Я вообще не понимаю, как эта блевотина приземлилась! — сказал кто-то из них.
— Что с сокровищем делать? — хмуро спросил Рамзай. — Если оставить, как есть, алкалоиды и не заметят, как трюм растащат. А потом будут жаловаться…
— Это оч-чень хороший корабль, господа, — я решил заступиться за наш звездолёт.
Всё-таки, мы жили здесь два года. Мне показалось обидным, что о моём доме говорят с таким пренебрежением. Я встал, хотел сделать к ним шаг… наверное, чтобы подойти ближе, и уронил бутылку. Руки… я, кажется, уже объяснял, — не держат. Болят. Сильно. Всё болит, ноги, спина, задница… но запястья больше всего. Я наклонился за упавшей бутылкой. Чтобы поднять. Понимаете, тут и так намусорено… но поднять эту чёртову бутылку я не смог. Потому что сам упал.
Мне это показалось странным: столько народа в такой маленькой каюте… откуда же взялось место, чтобы я мог свалиться?
Чей-то недовольный голос сказал:
— Вы можете его посадить на место?
Но прежде чем они меня подняли, я успел взять бутылку.
— Прочтите мне, пожалуйста, что тут написано? — попросил я таможенников.
К моему удивлению, мне прочли.
— Коньяк "Слава Империи".
Мне это показалось добрым знаком.
— Эта слава тем, — сказал я, — кто не убоялся изнурительного жара муфельной печи. Кто в ослепительном сиянии голубого солнца мечтал о холодной…
Я запнулся и замолчал. Вот те раз, — слово забыл! Что же там было?
— Красоте? — предположил один из таможенников.
— Нет! — закричал я. — О ночи! И вообще это не та бутылка! У меня был портвейн!
Меня усадили обратно в кресло, а Смош важно кивнул:
— Не обращайте внимания, господа. Тяжёлый, изнурительный труд пагубно сказался на душевном здоровье нашего друга…
— Вы на нас не сердитесь, — враз присмирев, сказал Рамзай. — Какие-то идиоты хапнули руду Златии и не подчинились приказу сторожевика остановиться…
