Аринкино утро | страница 93
Похоронить Васю решили не на погосте возле церкви, а в лесу, на том самом месте, где он принял свою мученическую смерть.
С самого утра там хлопотали Симон, дед Гаврила, Федя Бой, дядя Филипп, парни, Яша руководил, давая указания.
Ту сосну, к которой был привязан Вася, спилили в двух метрах от земли. Оставшийся пень обстругали с лицевой стороны. Получилось нечто вроде надгробного памятника. Яша калёным железом выжигал дату рождения Васи и день гибели его. Оказалось, Вася не дожил двух месяцев до своего двадцатилетия. По столбу стекала смола, густая и прозрачная. Казалось, сосна обливалась слезами за погубленную жизнь, свою и Васину.
В стороне горел костёр, люди то и дело подходили к нему, отогревали свои окоченевшие руки. Вырубить корни, продолбить замёрзшую землю оказалось не так легко. Но никто не роптал, никто не ушёл. Работали молча, сосредоточенно, то и дело подменяя друг друга.
Хоронили Васю при скопище людей. Из города приехал человек в зелёной гимнастёрке, который организовывал комсомольскую ячейку, привёз с собою двух милиционеров и следователя.
Поднявшись на холм вырытой земли, он сказал:
— Товарищи, мы прощаемся сегодня с нашим комсомольцем, Василием Рыжовым, чью молодую жизнь без времени оборвали. Его убили жестоко, злодейски, убили враги народа, наши враги. Мы их найдём, обязательно найдём. Мы отомстим за тебя, наш друг и товарищ!
Его сменил Костя. Тяжёлым, угрюмо-враждебным взглядом он обвёл всех присутствующих, точно были все перед ним виновники гибели Васи.
— Враги вырвали из наших рядов хорошего товарища, друга, комсомольца. Но мы не испугались их. Вместо Васи, отнятого у нас, к нам пришло семнадцать человек. — И он потряс пачкой листков-заявлений. — Нас теперь не пять, а двадцать один человек, а будет ещё больше! Будет сто, тыщи! Нас много, всех не перебьёте, убийцы! Мы не свернём со своего пути. Прощай, наш друг и товарищ Вася! Мы клянёмся тебе, за твою молодую жизнь отомстим!
Потом пели «Вы жертвою пали», дали ружейный залп. Лес дрогнул, и далеко в другом конце эхо повторило этот залп.
У тёти Марфы отнялись ноги, её привезли на саночках. На коленях она ползала по снегу у Васиного гроба и всё гладила и целовала его застывшее, восковое лицо, заливая слезами.
— Васюта мой, сыночек мой, ангелочек мой, на кого же ты меня оставил, — причитала тётя Марфа, потом вдруг задумалась, точно очнулась, и, подняв своё многострадальное лицо к людям, горестно спросила:
