«Господи, что же делать, что же делать, пропала я», — в суматошном отчаянии твердила себе Аринка, вконец выбившись из сил. И вдруг ею овладела дикая ярость. Она с остервенением набросилась на рожь и со злостью стала дёргать её из земли и швырять через голову, одержимая одним желанием вырвать, растоптать, уничтожить, как заклятого врага своего.
Но рожь, полная смирения и покорности своей судьбе, невозмутимо стояла перед Аринкой плотной стеной, стебелёк к стебельку: их были сотни, тысячи, миллионы, они маячили перед её глазами, точно сговорились доконать её, высосать все её силы, погубить её!
Измученная, не в силах больше владеть своим телом, сознавая своё полное бессилие, Аринка в тоске и досаде бросилась на землю и, уткнув лицо в разворошённый сноп, залилась горючими слезами.
Встревоженная Варя подбежала к ней, держа наготове холщовую чистую тряпочку, которая всегда была у неё в кармане. Она подумала, что Аринка порезала палец.
— Ты что, Аринушка? Что с тобой? — участливо, с тревогой в голосе спросила Варя. — Пальчик порезала? Давай завяжу.
— Уморилась я. Пить хочу. Тошно мне. Жарко. Затомило меня, — всхлипывая от изнеможения, жаловалась Аринка.
— Ой, дурочка-дуреха. Да что, тебя кто по шее гонит? Устала? Поди отдохни, вон туда под берёзу, там прохладно. Скоро мамка придёт, холодного квасу принесёт, напьёмся, — ласково ворковала сестра, вытирая Аринке слёзы той тряпочкой, которой хотела завязать её обрезанный палец.
Вскоре пришла Елизавета Петровна. Принесла зелёного луку, огурцов, холодного квасу прямо из погреба, топлёного молока с коричневой пенкой, жирных сочней с картошкой и творогом, а ещё тёплого хлеба, только что из печки вынутого, с хрустящей корочкой и с припечённым к ней капустным листом.
Аринка уплетала всё, что лежало перед нею. И ей казалось, что такого вкусного хлеба она сроду не едала. Она приходила в себя. Ожила. Повеселела.
— А что, Варь, мы и впрямь половину полосы махнули. Как хотели до обеда до берёзы сжать, так и сжали.
Варя с матерью понимающе переглянулись.
— Ты помогала мне, Аринушка, мне б одной ни за что не сжать столько, — великодушно отозвалась Варя.
Польщённая Аринка самодовольно хмыкнула.
— А я, мам, здорово... — начала было она, но тут же вовремя спохватилась, вспомнив, как мать её застала не с серпом в руках на полосе, а лежащей врастяжку под берёзой. Смутившись, стала оглядываться вокруг. С горки было видно всё поле как на ладони. Полосы ржи, как жёлтые реки, текли в разных направлениях, окаймлённые зелёными берегами клевера и картофельной ботвы. И на полосах везде виднелись согнутые в три погибели люди. Издали казалось, будто они молятся, без конца отбивая поклоны. И сколько же надо было поклониться, чтобы одолеть всю полоску.
