Песню кто уразумеет?
Кто поймет ее слова?
Но от звуков сердце млеет
И кружится голова.
Эти строки близки к программному заявлению Фета: "Что не выскажешь словами - // Звуком на душу навей".
Если вчитаться в такое, например, стихотворение, как "Ты жертва жизненных тревог...", станет очевидно, что каждое из заключающихся в пяти его строфах сравнений ("ты как оторванный листок...", "ты как на жниве сизый дым..." и т.д.), взятое отдельно, ярко и конкретно. Однако их быстрая смена, сгущая эмоциональный тон вещи, ведет к тому, что каждое следующее как бы вытесняет предшествующее, а все вместе они оставляют в сознании некий обобщенный психологический портрет женщины, к которой обращено стихотворение. Таков его внутренний смысл. И это нередко в поэзии Толстого; сравнения и образы, сами по себе очень четкие, сюжетно не связаны между собой и объединены, как музыкальные темы, лишь общей эмоциональной окраской. Иногда разорванность логической связи мотивирована каким-то смутным состоянием, чем-то вроде полусна, как в "По гребле неровной и тряской..." и "Что за грустная обитель...".
Для поэзии Толстого - и в первую очередь для его лирики - характерна одна черта, которая довольно отчетливо сказалась в его отношении к рифме. Толстого упрекали в том, что он употреблял плохие рифмы. В ответ на эти упреки он подробно изложил свои взгляды на рифму и связал их со своей поэтической системой. "Плохие рифмы, - писал он Маркевичу 20 декабря 1871 года, - я сознательно допускаю в некоторых стихотворениях, где считаю себя вправе быть небрежным". Приведя целый ряд сравнений из истории искусства, подкрепляющих его точку зрения, Толстой следующим образом отозвался о молитве Гретхен в "Фаусте": "Думаете, Гете не мог лучше написать стихи? Он не захотел, и тут-то проявилось его изумительное поэтическое чутье. Некоторые вещи должны быть чеканными, иные же имеют право и даже не должны быть чеканными, иначе они покажутся холодными".
Этим объясняются не только нарочито "плохие" рифмы, но и неловкие обороты речи, прозаизмы и т.д., за которые ему попадало от критики. Разумеется, у Толстого есть просто слабые стихотворения и строки, но речь идет не об этом. Он был незаурядным версификатором и прекрасно владел языком; поправить рифму, заменить неудачное выражение не составляло для него большого труда. Но особого рода небрежность была органическим свойством его поэзии; она создавала впечатление, что поэт передает свои переживания и чувства в том виде, как они родились в нем, что мы имеем дело почти с импровизацией, хотя в действительности Толстой тщательно отделывал свои произведения.
