— Что тебе? — вздохнул Леке.
— Тогда, на вечернем построении... ты не хотел отказаться от испытаний, а, Леке?
— И в мыслях не было. Я не трус. И не хочу уходить из Омеги, а уж с дикими плечом к плечу воевать — последнее дело.
Гай засопел. Что-то его тревожило, и Леке не знал, как подтолкнуть друга к откровенности.
— Ты считаешь всех отказавшихся трусами?
По интонации, с которой Гай это спросил, Леке понял, как надо отвечать.
— Нет, разное в жизни бывает, но...
— Тихо вы! — шикнул со своей кровати Кир. — Дайте поспать. В сортир топайте.
Гай и Леке вышли из спальни. Пол в туалете холодил босые ступни, тусклая лампочка слепила после темноты спальни. Леке присел на край унитаза. Гай оперся спиной о раковину; он был бледнее обычного, узкое лицо удлинилось еще больше, тонкий нос с горбинкой выступил. Помолчали. Из крана капала вода, и больше никаких звуков.
— Выкладывай, — наконец нашел нужное слово Леке.
Гай мялся и страдал.
— Я хотел отказаться, — прошептал он. — Я боюсь не справиться. Знаешь, что бывает с теми, кто завалил испытание?
— Не знаю, — пожал плечами Леке, — наверное, тоже в наемники, к диким. Или выгоняют... Это же позор — завалить...
Гай рассмеялся. Раньше Леке не слышал такого смеха — будто мутант заскрипел.
— Ну ты даешь! Это не позор, Леке, это смерть.
— Во время испытания, конечно, можно погибнуть, но...
От смеха Гай согнулся пополам, а когда распрямился, по его лицу текли слезы. Леке испугался, совсем как в детстве, когда отчим решил отдать пасынка в Омегу, а мамка заплакала. Лексу хотелось стать военным, ведь быть офицером почетно! Но мамка плакала, будто знала чтото очень страшное, мальчишке неизвестное.
— Убьют. Провалившихся — убьют. — Гай тихонько всхлипнул. — Ты понимаешь?! Если я не справлюсь — всё, меня убьют!
— Да погоди. С чего ты взял?
— И ты завтра узнаешь. А мне выпускник прошлогодний рассказал. Онто прошел, а вот друг его — нет, там остался. На Полигоне. Понимаешь? Это был последний шанс выжить, не рисковать своей шкурой... А я... Я представил, как выхожу из строя, вы все смотрите, Бохан, Андреас смотрят, и все знают: я — трус, мне жизнь дороже чести... Понимаешь?!
— Тихо ты. Разбудишь всех. Понимаю. Но ты не трус, ты же не вышел...
— Я даже выйти и сказать струсил, — тихо, но очень четко сказал Гай.
Леке задумался над словами друга. Наговаривает он на себя. Во-первых, не выдержать испытание — это из сказок, зря, что ли, столько сезонов тренировались. Правда, Гай расклеился, приболел, но завтра лекарь всех осмотрит, и для больных испытание отложат, все честно. Во-вторых, про убийство — ерунда полная. Мы же все — семья. Отец может выгнать сына из дома, но не будет в него стрелять.
