Старушка заплакала навзрыд; Клим в продолжение рассказа смотрел на нее как-то странно и страшно… при каждом слове ее он вздрагивал, как будто на него лили холодную воду.
— А давно ли ты рассталась с своим сыном? — спросил он.
— Одиннадцать лет не видала его сердечного, ровно одиннадцать! — отвечала старушка всхлипывая.
Клим схватил себя за голову…
— Как звали его? — спросил он голосом, который бы мог напугать самого храброго слушателя.
— Климушкой, батюшка. Да что с тобой?
— Кто же ты?
Клим дрожал как в лихорадке, в лице и голосе его отражалась новая, ужасная буря, готовая разорвать его сердце.
— Губернская секретарша, кормилец, — отвечала старуха. — Да что ты так страшно на меня смотришь? — продолжала она, изумленная его волнением…
— Как зовут тебя?
— Анна Петровна Мотовилова, родимый…
— Матушка! — закричал герой наш и упал без чувств на пол…
Есть потрясения, есть открытия, которых не в состоянии выносить душа человеческая. Клим почувствовал какое-то болезненное, мучительное содрогание в мозгу, рассудок его помутился…
— Ты лжешь, ты жестоко лжешь, старуха! — воскликнул он, вскакивая с полу. — Ты не мать мне!
Старуха долго стояла неподвижно, в совершенном оцепенении. Казалось, чувства ее умерли, тело превратилось в камень. Тупым, безвыразительным взором смотрела она на своего сына. Вдруг глаза ее заискрились, лицо оживилось, она кинулась на грудь сына. В первую минуту он по какому-то безотчетному влечению горячо обнял ее, потом отскочил, усмехнулся и закричал:
— Прочь, прочь! Ты не мать мне… Не может быть, чтоб мать моя была в таком положении!
Старуха силилась что-то сказать, но произносила только невнятные звуки, простирая руки к сыну.
— Ты хотела обмануть меня… У тебя есть какие-нибудь замыслы… Ты подслушала мою тайну во сне, в бреду.
Старуха достала из-под салопа какой-то конверт и молча положила его на стол…
Клим схватил конверт, вынул из него несколько писем, взглянул на них и задрожал всем телом.
— Мои письма! Письма, которыми я грабил тебя, мать моя! И ты бережешь их, ты не кинула их в огонь вместе с памятью о бесстыдном сыне. Матушка, матушка!
Клим зарыдал и бросился на грудь старухи… Долго судорожно сжимала она его в своих объятиях, лепеча какие-то бессвязные слова, заливаемые слезами.
Вдруг он отскочил в противную сторону, как бы отторгнутый невидимою рукою…
— И я смею называться твоим сыном! Ты плачешь, ты несчастна! Кто же виной твоего несчастия? Я отнял у тебя последние деньги, обещая тебе золотые горы в будущем; для меня покинула ты родную сторону; чрез меня ты в рубище, в позорной нищете, кормишься подаянием… Всё, всё потому, что я бесстыдно лгал, что я тебя обманывал.
