Никита перекрестился, подошел к скамейке, отвязал деревяшку, снял с левой ноги ветошки, в которые она была обвернута, и очень твердо стал на обе ноги.
— Бог на помочь! — сказал он.
— Кого ты привел с собой? — спросил тот же красный старик вполголоса.
Никита рассказал встречу с нашим героем и прибавил вздыхая:
— Вот какие нынче времена! Трудно хлеб доставать не только что нашему брату, так и почище нас… Хлеба нет, пристанища нет, а барин-то ловкой, кажись, грамотной…
— Грамотной! — повторила про себя с какою-то особенною радостию старуха в драдедамовом салопе. — Слава богу!
Мальчишки обступили нашего героя и с диким любопытством его рассматривали. Несколько голов из разных групп тоже вытянулось посмотреть на гостя.
— Садись, приятель… Не хочешь ли поесть?
— Нет.
— Не хочешь ли винца?
— Нет, благодарю…
— Да не чинись, — сказал Никита. — Пей, ешь; уж коли я привел, я за тебя и отвечу.
Никита между тем подсел к красным старикам, выпил вина и принялся ужинать.
— Где ты пропадал до сих пор? — спросил его один из товарищей. — Уж ты и по ночам-то милостину сбираешь!
— На похоронах был, — отвечал он.
— На похоронах! — повторили все в один голос. — Где?
— Да вот чертенок Матвейко пристал — пойдем да пойдем на Выборгскую, там больше наберем… Вот и пошли…
— А, — закричала старуха, недавно ссорившаяся с пожилой женщиной, кидаясь к столу, — я говорила тебе, старый мешок, пойдем на Выборгскую… не послушал, подлец!
— Да что за беда; мы и так довольно набрали, — отвечал смиренно тот, к кому относились ее слова.
— Довольно! на винище набрал ты, лопнуть бы тебе с него, а я… трех гривен не собрала, право слово, нет!
— Ну полно, старуха, завтра наберешь больше: с ребенком пойдешь…
— С ребенком! Как бы не так! — закричала, подскакивая, женщина в полном цвете бальзаковской молодости. — Не уступлю, ни за что не уступлю… Моя очередь!
— Нет, моя! — запальчиво перебила старуха. И они опять принялись ссориться.
— А хорошо было угощение на похоронах?
— Хорошо, — отвечал Никита. — Не то чтобы очень, а так, как следует в купечестве: обед важный, сколько хочешь ешь; пироги, говядина, по стакану вина.
— Ну а деньгами?
— Три целковых, говорят, было дано на всех, да меди рубля с два… не знаю, как кому, а мне три пятака только досталось…
— Три пятака, кроме угощения! — раздалось в разных концах комнаты.
— Эх, кабы прежние годы, — произнес Никита, качая головой, — то ли бы досталось мне… Бывало, семь раз руку протяну… каждый раз выпадет. Замечу доброго человека, так спою Лазаря, что сердечный расплачется, глядишь — полтинник или четвертак в кармане! К другому подскочу… Ну рассказывать свои несчастия… Каких историй не выдумывал! И жена-то сгорела, и мать-то в реку бросилась, и родной-то отец ограбил меня; откуда речи брались… Вывожусь, выклянусь… добрые люди слушают да утирают глаза. Глядишь — всем по грошу, а мне либо пятак, либо гривна. А теперь… теперь… в другое место и не продерешься…
