— Нилгыкин (Нилгыкин — белый), — сказал Егор. — Хорош!
— Да, белее некуда. — Градков опустил бинокль. — И рядом.
— Счас принесу карабин, — решил охотник.
Волк с минуту смотрел на людей и опять поднял морду.
— Ну, распелся, — сказал Градков. — Хватит.
Волк, словно поняв его, оборвал вой, встал и закружился на месте, как собака, устраивающаяся на лежку. Но он не лег, а опять уставился на людей, потом протрусил в сторону от дома метров пятьдесят. Снова глянул на людей и вернулся к бугру. Сел.
— Нич-чего не пойму, — сказал Жора. — Вот сколько лет рядом со зверьем живу, а понять его частенько... Чего вертится, а?
Волк встал, затоптался на месте и, словно решившись, побежал, с каждым шагом прибавляя скорость.
— Ишь ты! — Майский покачал головой. — Ну, идем в избу, зябко.
— Чего он приходил? — вслух подумал Градков, располагаясь на нарах за печью.— Как думаешь?
— Да вот кумекаю. Зверье, скажу тебе, умнее многих человеков. Прошлую зиму заночевали мы с Борисычем в Костином вездеходе. Только легли — слышим: по борту вездехода стук... стук. И вот...
— Жор, спать будем? — затухающим голосом спросил Градков.
Нилгыкин снова несся к избе, на каждом прыжке поджимая зад, словно тревога летела вплотную и хватала его зубами старой Эпэкэй (Эпэкэй — бабушка), учившей когда-то в юности повиноваться законам рода. А стоило ему остановиться, и перед глазами возникал измученный взгляд Ыммэй (Ыммэй — мать), в уши лез надсадный хрип.
Вчера Нилгыкин пробовал звать соплеменников. Тоскливый вой разливался над снегами, прыгал по гранитным бокам скал и гас в каменных теснинах. Никто не приходил. Он сам разогнал стаю в конце зимы и ушел с подругой в эти дикие горы. Теперь случилось несчастье, а вокруг ни души. Только тоскливо бродит в речном кустарнике песец Рекокалгын, охотник на суматошную куропатку Рэвымрэв и жирную мышку Пипикылгын.
Что делать? Оставаться в логове Нилгыкин больше не мог. Он спустился по расщелине в долину. Косые лучи низкого, уже не заходящего солнца рассыпали по снегу цветные блестки. С верховьев ручья полз легкий туман, и в нем что-то шипело. Нилгыкин прислушался. Ну конечно, это проснулась Мимыл (Мимыл — вода). Она ползет по снегам, ест их и быстро растет. Через два дня она затопит долину и не успокоится, пока не проглотит последний комок снега. Вот прилетел ее запах. Нилгыкин, задрав голову, втянул ее воздух. Пахло сырой прошлогодней травой, желтыми листьями ивняка, заячьим и мышиным пометом. А это? Носа коснулся резкий запах созревших почек ивы. Запах новой жизни... Внезапно Нилгыкин замер. Кончик носа, тревожно подергавшись, сморщился. Волк, мотнув головой, чихнул: резкий, невыносимый запах! И в ту же секунду Нилгыкин услышал далекий рокот. Два признака моментально связались в сознании, обрисовав образ. Человек! А ужасный запах и звук — от огромного зверя, который возит человека по тундре. Когда человек на этом звере, от него трудно спастись...