Ветер усилился, Джону стало зябко. Он спустился вниз и забрался в койку.
После долгой бурной беседы с доктором Ормом отец наконец кивнул и сказал что-то такое, что начиналось с фразы: «Первый же шторм его…» Джон знал, о чем они думали. Доктор Орм считал, что он не выдержит качки и тогда все-таки решит последовать его совету пойти в священники. Отец надеялся, что его смоет волной. Мать желала ему, чтобы все у него получилось как надо, но не могла сказать этого вслух.
Джон лежал, вперив взгляд в черную балку над головой, и вот он уже сам превратился в пропавшего без вести Мэтью, который бредет по нехоженым тропам Терра-Австралии, а с ним его верный лев. Потом он опять стал Джоном Франклином, который объяснял жителям Спилсби, как им следует развернуть свои поля и снарядить парусами, чтобы суша могла наконец отчалить и освободить занимаемое ею место. Ветер, однако, совсем разгулялся, разошелся не в меру, по земле, вдоль дорог, пошли трещины, все скрипело, трещало, дрожало и сыпалось. Не понимая, что происходит, Джон резко вскочил и ударился головой о черную балку. На лбу у него выступил пот. Рядом с койкой стояло деревянное ведерко, перехваченное железными обручами и напоминавшее по виду обыкновенный бочонок, только вот основание у него было раза в два шире, чем горловина. Джон был на корабле. Корабль был в Бискайском заливе. На Бискайском заливе был шторм.
Ни о какой морской болезни не могло быть и речи. Самое время заняться математикой, задачки порешать.
«Сколько времени будет в Гринвиче, — шептал он, — если…» На какое-то мгновение он представил себе устойчивые набережные и внушительные дома Гринвича, удобные, надежные скамейки, сидя на которых так хорошо смотреть на корабли. Он быстро выкинул эту картинку из головы. «…Если в точке, расположенной на 34°40′ восточной долготы…» Он перегнулся через край койки и уцепился одной рукой за деревянное ведро, стараясь другой удержать себя в равновесии. «…Часы показывают 8 часов 24 минуты?» Тяжело дыша, он попытался произвести в голове расчет углов. Он чувствовал, как его начинает выворачивать наизнанку. Сферическая тригонометрия не помогла. Мозг не сумел перехитрить желудок, которому путешествие пришлось не по нраву. Чуть позже Джон лежал на спине, вытянувшись в струнку. Он хотел разобраться, от чего именно ему становится худо.
Что мы имеем? Мы имеем колебательное движение судна по воображаемой поперечной оси, каковое длится приблизительно полминуты и направлено либо вверх, либо вниз. Движение это весьма неритмично. Именно оно вызывает в первую очередь слабость в желудке, а также помутнение в голове, которая постепенно совершенно тупеет и становится такой же деревянной, как ведро возле койки. То, что на суше благополучно сосуществует как единое взаимосвязанное целое, — тут распадается на отдельные сегменты, отличающиеся друг от друга степенью вялости, с какой каждый из них реагирует на движения корабля: голова оказывается быстрее, чем тело, живот — быстрее, чем желудок, желудок — быстрее, чем его содержимое. Кроме того, мы имеем колебания по продольной оси судна, то есть когда оно кренится или заваливается на борт. И все это постоянно взаимодействует между собой, соединяется в различных комбинациях. В голове у Джона все перетряслось, его мозги вели себя как масло, брошенное на раскаленную сковороду, которое сначала елозило туда-сюда, а потом растекалось по поверхности, растворяясь почти без следа. Из последних сил он попытался установить хоть какой-то порядок, найти тот общий знаменатель, к которому он мог бы привести свою голову, желудок, сердце, легкие и все остальное. «Что толку, если я могу определить местонахождение судна, но не могу выдержать его движения?» Он вздохнул и снова принялся высчитывать, не сводя глаз с деревянного ведра. «Ответ: 6 часов 5 минут 20 секунд!» — прошептал он. Ничто не могло отвратить его от того, чтобы довести расчеты до конца.
