Прозрачная капля падает в молочную бутылку, бутылка выставляется за дверь, утром молочник забирает ее, доставляет на молокозавод «или на фабрику, или как это называется», где он опускает ее вместе с миллионом других бутылок в чан, или бак, или еще что-то, и все эти бутылки кипятятся и дезинфицируются при помощи новейших научных методов, и все бутылки становятся чистыми, как только что выпавший снег. Все, кроме одной. В этой бутылке никем не замеченная капля, которая не может быть уничтожена ни огнем, ни полымем. И на следующий день две леди, живущие в самом центре города, падают замертво у обеденного стола. Просто? И остроумно, не правда ли? Возможно, и до меня кто-то забавлялся идеей массового убийства наугад, ударами в различных — к растерянности полиции — направлениях и поражением, наконец, единственно желаемой цели, с тем, чтобы полиция заключила, что это была лишь еще одна случайная жертва. Возможно, у кого-то была уже такая идея. Но никто до меня не находил столь совершенного оружия.
Итак, ход событий точно соответствовал моим планам. Смерти произошли одна за другой на окраине, в северных пригородах, в Бэрбанке и в центре превосходный разброс ударов.
Несомненно, на карты города в полицейских участках уже прикололи булавки с целью вывести какую-нибудь систему из географии убийств, о предполагаемых врагах отравленных и о том, кто же, черт возьми, мог все это сделать! Пусть ищут. Система Генри Питерса намного сложнее составляемых булавками на картах схем. Моя система — в моей голове.
Заключительный удар я нанес 18-го декабря, спустя две недели после начала кампании. К этому времени город был в панике. Но перед последним ударом, вечером 17-го, я отужинал с миссис Питерс. Подавал на стол я. Участие миссис Питерс в вечернем ритуале заканчивалось приготовлением ужина, если это можно было так назвать. После этого хлопотать должен был я.
Я подал суп, рыбу и сладкий крем. Покончив с каждым блюдом, она, не переставая читать газету, отпихивала тарелку в мою сторону. Прочитав, она уронила газету на пол.
— Ну? — спросила она, отправляя крем быстрыми взмахами ложки в рот.
— Что «ну», Рита?
— Что нового сегодня?
— Сегодня? А, как всегда, ничего интересного. Старая миссис Кэнфилд из музыкального отдела думает, что у нее опухоль в носу.
— У нее там здоровье.
Господи, подумал я. В молодости я считал ее очень остроумной. Мне стало стыдно за свою молодость.
— Что еще? — спросила она. — Ничего.
