Я показала. Он посмотрел пристально, прищурился, зачеркнул слово «ток» и на полях, карандашом, старательно вывел «радиошоу». Вот, сказал он, так лучше?
Намного, сказала я. А у вас не такое уж плохое зрение.
Обычно он ходит в твидовом пиджаке горчичного цвета, какие встречаются в английских фильмах пятидесятых годов. Пиджак пахнет ужасно, как заплесневелая лимонная кожура. Когда он просит меня читать, глядя ему через плечо, я всегда под каким-нибудь предлогом отказываюсь. Надо бы ночью пробраться к нему в квартиру, стащить пиджак и сдать его в химчистку. Или сжечь.
Как же возникли нынешние настроения? Цензоры, озабоченные состоянием нравственности, терпели одно поражение за другим и были вынуждены постоянно защищаться, пока в конце XX века в драку не ввязались феминистки. Однако в вопросах порнографии феминизм, движение прогрессивное в других аспектах, улегся в постель с религиозными консерваторами, и вот тут-то началась путаница. В итоге сегодня, в то время как, с одной стороны, средства массовой информации безнаказанно задают тон, всё настойчивее выпячивая сексуальную сторону жизни, с другой стороны, подвергаются суровой критике аргументы эстетов о том, что искусство рушит табу (искусство преображает субъект, очищая его от грязи), а значит, художник стоит над законом. В нескольких четко очерченных областях табу одержало триумфальную победу: не только определенные изображения, особенно секс с несовершеннолетними, осуждаемый и жестоко наказуемый, но и обсуждения самих основ запрета, принимаются неодобрительно, а то и вовсе пресекаются.
К тому времени, как односложное «вы» произнесено, она понимает, посредством магического перенесения, или, может, просто увидев на моей сетчатке определенный образ, какая картина стоит у меня перед глазами. Если бы в ее стиле было краснеть, она бы покраснела. Но это не в ее стиле. Вы имеете в виду, произносит она холодно, используем ли мы средства контрацепции? И улыбается едва заметной улыбкой, будто манит меня. Да, говорит она, отвечая на собственный вопрос, мы используем средства контрацепции. Определенного рода.
Я спросила: Сколько из того, что я печатаю, попадет в книгу?
То, что вы печатаете, ответил он, является циклом суждений, суждений, которые возникают каждый день, а значит, считается альманахом. Альманах — не роман, в нем нет начала, середины и конца. Я не знаю, какой объем войдет в книгу. Наверно, такой, какой немцы захотят опубликовать.
